Кого-кого, а Павла Андреевича Гурова глупым назвать было никак нельзя. За плечами высшее образование, хорошая должность в одном из городских банков, квартира в престижном доме, дачка, авто - словом, имелось все, что положено иметь мужчине, приближающемуся к сорокалетнему рубежу. И вот поди ж ты: будучи дважды разведенным и досыта изведавшим все прелести семейной жизни, Гуров вновь собирался жениться и даже сделал уже третье в своей жизни предложение руки и сердца.
«Итак, она звалась Татьяной». Но в отличие от пушкинской девы не была ни дика, ни печальна, ни боязлива. Познакомились они весьма банально: у Гурова забарахлила машина, и он, сбросив ее на руки своему мастеру, возвращался домой на маршрутке. У энергоинститута в «газельку», где уже не было свободных сидячих мест, вошла женщина с двумя наполненными пакетами и встала боком к Гурову, согнувшись вопросительным знаком. Павел Андреевич почувствовал себя неудобно, поерзал немного на сиденье и тронул женщину за рукав:
- Садитесь, пожалуйста.
- Спасибо, - повернулась она в его сторону, - я еще не в том возрасте, чтобы мне уступали место.
- Но вы же все-таки дама, - сделикатничал Павел.
- Разве? - она повернулась к Гурову и с интересом взглянула на него, а потом перевела взгляд на свои котомки. - Вы что-то путаете.
Тех мгновений, когда взгляды их встретились, хватило, чтобы у Гурова остановилось сердце. А потом, когда оно вновь завелось, то было уже другим, с иной ритмикой и поселившимся в нем образом женщины, что, согнувшись, стояла рядом.
- Ну тогда давайте я хоть подержу ваши пакеты, - не своим голосом произнес Павел.
- Спасибо, - отдала она ему свои котомки, и он принял их, как некую величайшую ценность.
Ей было немного за тридцать. Короткая стрижка, большие голубые глаза. Усталое, почти без макияжа лицо с той неброской красотой, которую тем больше открываешь, чем дольше на нее смотришь.
Он вдруг поймал себя на том, что не сводит с нее глаз. Стало неловко, и Гуров отвел взгляд в окно.
- Большое спасибо, мне сейчас выходить, - вернул Гурова в салон маршрутки голос женщины.
- Мне тоже, - соврал Павел, не собираясь отдавать женщине пакеты.
А потом он предложил проводить ее до дома, и она просто ответила:
- Если хотите.
- Хочу, - сказал Гуров и пошел с ней рядом, испытывая от этого давно забытый юношеский трепет и ожидание чего-то огромного и радостного.
Какое-то время они шли молча, а потом Павел начал говорить о себе, расспрашивать о ней, и женщина, не жеманясь и не кокетствуя, что очень ему понравилось, сказала, что зовут ее Татьяна, что она уже разок весьма неудачно сходила замуж и что в этом городе у нее никого нет, кроме двенадцатилетней дочери, в которой, собственно, и заключается теперь вся ее жизнь.
Когда они дошли до ее пятиэтажной панельки и вот-вот должна была наступить сцена прощания, Гуров вдруг сказал, как бы продолжая начатый по дороге разговор и сделав брови домиком:
- А еще я очень люблю кофе.
И демонстративно облизнулся.
Татьяна рассмеялась и, признав, что Павел вполне заслужил чашечку кофе, пригласила его к себе.
Они сели в крохотной кухоньке, почти такой же по метражу, какими были две комнаты: одна чуть побольше - для матери, другая меньше - для дочери, переделанные из одной посредством самодельной перегородки. Пили кофе с бутербродами и говорили, говорили... Ему было с ней хорошо и приятно, ей с ним спокойно и тепло. Они перешли на ты и забыли о времени. Но им напомнили...
- Мама, уже поздно, - вошла на кухню дочь, прервав их разговор на полуслове. Ее выразительные серые глаза смотрели на мать осуждающе.
- Вот, Павел, познакомься, - быстро переборола возникшую было неловкость Татьяна и слегка покачала дочери головой. - Моя дочь Елена.
- Павел Андреевич, - улыбнулся Гуров.
- Вам, мужчина, тоже пора домой, - заявила ему девочка и посмотрела на Гурова таким взглядом, от которого вполне можно было обратиться в кучку пепла.
- Да, конечно, простите, - засуетился он, - мне действительно давно пора домой.
Прощались они под пристальным взором дочери, так что Гурову только и осталось что буркнуть Татьяне скороговоркой:
- Я позвоню тебе завтра.
Он позвонил. И они стали встречаться, как встречаются взрослые люди, которым хорошо друг с другом. Конечно, чаще бывала у него она, потому как в его редкие визиты к ней дочь смотрела на него таким прожигающим взором, что впору было искать позже на себе две дымящиеся сквозные дырочки.
- Почему твоя Елена так меня не любит? - спросил как-то Павел после очередной встречи с ней.
- Тебе что, недостаточно, что люблю тебя я? - вопросом на вопрос ответила Татьяна.
- Ну, нам с ней будет трудно, когда мы будем жить вместе, - сказал Гуров.
- Это что, предложение?
- Да. Я хочу тебя замуж, - заявил Гуров. - Именно тебя и именно замуж.
- Ты же был уже дважды женат, - усмехнулась Татьяна. - Неужели жизнь тебя ничему не научила и ты снова хочешь наступить на те же грабли?
- Бог любит троицу, - серьезно посмотрел ей в глаза Гуров.
- Хорошо, я поговорю с Леной.
Разговор Татьяны с дочерью ни к чему хорошему не привел. Лена была категорически против замужества матери и заявила, что уйдет из дома, если это произойдет. И она была против ее встреч с Гуровым.
- Я не могу пойти против ее воли, понимаешь? - подвела черту в их отношениях Татьяна. - Я не хочу и не могу ее потерять.
После этого разговора их встречи стали редкими эпизодами. А однажды поздним вечером, когда они не виделись уже более недели, в квартире Гурова раздался телефонный звонок.
- Это Лена. Маму увезли на «скорой»...
- Куда?! - закричал в трубку Гуров.
- В двенадцатую больницу. У нее язва открылась...
Недельный отпуск Гуров выбил с трудом. И все дни после операции просиживал у постели Татьяны, поя ее кефиром и киселем и с болью глядя на ее тонкие запястья с прозрачными голубыми жилками. Изредка он сталкивался с Леной: «здравствуй» - «здрасьте», на чем их общение и заканчивалось.
Выписали Татьяну из больницы через неделю. Он привез ее домой, уложил в постель и долго сидел на краешке тахты, поглаживая через одеяло ее худое плечо. Лена тихо сидела в своей комнате и вышла только тогда, когда он засобирался домой.
- Вы уже уходите? - спросила вдруг она, глядя мимо Гурова.
- Да, уже поздно, - ответил он, застегивая молнию на куртке.
- А вы придете завтра? - тихо спросила девочка.
- А можно?
- Можно, - еще тише ответила Лена. - Мы с мамой будем вас ждать...
Иван БЫСТРОВ