Разговор не завязывался. Посидев молча с полчаса, они разошлись, даже не попрощавшись...
...Всего-то ничего, двадцать незаметных лет назад бесшабашные выпускники универа Макс и Пан сидели на теплоходике, следовавшем в направлении острова Свияжск (экскурсии захотелось!), и строили планы на будущее. Шел второй час путешествия. Младоспециалисты успели наговориться, прикончить пиво, которое взяли с собой, и теперь вяло взирали на лесистый крутой берег Волги.
- Ребята, вы местные? Скажите, а сколько еще плыть до Свияжска? - мелодичный девичий голос за спиной стряхнул созерцательную дрему.
- Не плыть, а идти. Плавает только... В общем, еще с полчаса, - это Макс, до университета он служил на флоте. Молчаливый Пан подвинулся, уступив девушке нагретое место. Она запросто втиснулась между парнями и без тени смущения заявила:
- Меня зовут Тоня, я учусь в аспирантуре МГУ, в Казани - на три дня, можно сказать, проездом.
- В ответном слове представители местной «альмы матери» имеют заявить буквально следующее... - Макс завелся с пол-оборота, его понесло. Было видно, что девушка ему понравилась. Пан старался не смотреть в ее сторону, но про себя отметил «солнечную и воздушную сущность» московской аспирантки. Вслух, конечно, этого не сказал.
День прошел весело и незаметно. Красноречивый Макс заполнял окружавшее пространство таким обилием метафор, цитат, комплиментов Тоне, анекдотов и приколов, что и без того сирые полуразвалины свияжских церквей окончательно поблекли. Москвичка хохотала над удавшимися остротами, а Пан больше молчал, отчего-то стесняясь Тони. Он бы оставил эту веселую парочку, но куда с острова денешься? Только в Казани ему удалось оторваться от разгоряченных собеседников.
Макс вернулся в общагу под утро. Он громко мурлыкал что-то опереточное и загадочно улыбался. Делиться подробностями ночного отсутствия не стал, да Пан и не мытарил его расспросами.
На следующий вечер друзья провожали «солнечную девушку». На вокзале Макс клятвенно обещался звонить, приехать, «возникнуть аки джинн из бутылки»; Коля смущенно улыбался и молчал.
Прошло месяца четыре. Младоспециалисты работали в одном из казанских НИИ. Интересная тема разработок предполагала в обозримом будущем выход на защиту кандидатской диссертации, но когда еще наступит это «обозримое»... О Тоне Макс не вспоминал, он, похоже, вообще разочаровался в женщинах. Любимой присказкой его стала: «Зачем мне половина, когда я представляю собой замечательное целое?»
Той осенью Панченко, как сейчас принято говорить, «по делам фирмы» должен был поехать в Москву. «Я хочу позвонить Тоне, передать что-нибудь?» - спросил он у Макса. «Зачем тревожить воспоминания юности? Она высоко, а мы - у подножия», - ответил тот в своей привычно вычурной манере.
А потом случилось такое, что не придет в голову самому лихому киносценаристу.
До Тони Пан дозвонился только на третий день.
- Кто? Коля из Казани? Коля, мне плохо, - услышал он в трубке безжизненный шелестящий голос, а потом - короткие гудки.
Панченко почувствовал что-то неладное. Поймав такси, он («Быстрей! Быстрей можно?») полетел по имеющемуся адресу куда-то на окраину Москвы. Хрущевская пятиэтажка, первый подъезд, третий этаж. Несколько минут Пан давил на кнопку звонка, потом плечом вышиб дверь. Бледная Тоня лежала в кресле, закрыв глаза, из перерезанного запястья на зеленый ковер стекала кровь.
- Тонечка, милая, да как же ты, да Господи!..
Панченко перетянул на руке вену, вызвал «скорую». Потом каждый день просиживал в больнице у постели осунувшейся девушки, забросив все свои командировочные дела. На третий день Тоня рассказала, что забеременела от мужчины, который бросил ее. Неотступное отчаяние понемногу обратилось в тупую обреченность: она бросила аспирантуру и целыми днями просиживала дома в кресле, упершись взглядом в стену напротив. А потом - вот...
Николай как мог отговаривал Тоню от черных мыслей и вдруг неожиданно для себя предложил ей выйти за него замуж. «Нет, что ты...» Но эта мысль уже прочно поселилась в голове казанского гостя; он был уверен, что только так сможет спасти «солнечную девушку».
Панченко добился своего. Свадьбу назначили через месяц. Жених поехал закрывать свои казанские дела, получив при этом напутствие: «Только Максиму не говори ничего. И на свадьбу не приглашай».
Увольняясь из НИИ, Пан рассказал всем друзьям и знакомым, что решил завязать с наукой. «Дядька, капитан рыболовного траулера, на Камчатку зовет - там, говорит, такие башли можно зашибить», - рассказывал он направо и налево.
Потом была свадьба. В скором времени молодые по настоянию Тони поменяли квартиру и зажили, по оценке знающих их людей, душа в душу. Родилась дочка. Выросла дочка. Дочка нашла себе американца и уехала с ним. После ее отъезда Тоня как-то захирела и в полгода угасла. Перед смертью она призналась Николаю, что ребенка родила от Максима («помнишь, он всю ночь тогда провел со мной»).
...Впервые за двадцать лет Пан приехал в Казань. Город стал совершенно другим, люди - тоже. Он разыскал Макса, напросился к нему в гости.
Без пяти минут доктор наук принял старого друга в холостяцкой двухкомнатной квартире как в старые добрые времена - громко и с размахом. После бутылки коньяка Николай прервал похвальбу захмелевшего Макса:
- А ведь Тоня дочку от тебя родила.
- Что?.. Что ты сказал?
- Дочку, говорю, Тоня родила от тебя. Мы были женаты все это время, ни на какую Камчатку я не ездил.
- Где она?
- Дочка? В Америке.
- Тоня!
- Умерла.
Панченко встал и вышел из квартиры. Уже на остановке его догнал обезумевший Макс. Он держал в руках неизвестно откуда взявшийся деревянный макет автомата и орал на всю улицу:
- Гад! Гад! Я застрелю тебя! Я же любил ее, любил, а ты!..
Народ в панике начал разбегаться с остановки, кто-то уже звонил по сотовому в милицию. Пан вырвал у Максима автомат и ушел в темный проулок. Неподалеку на развалинах трущобы два бомжа жгли костерок. Коля бросил в огонь оружие:
- Не бойтесь, мужики, оно уже не стреляет...
Сергей АЛЕКСАНДРОВ