Мне вспомнилась моя университетская пора, когда я, будущий филолог, писала диплом о творчестве Федора Ивановича. Прочитала гору соответствующей литературы, перевела небольшую статью французского психолога Роберта Франсе об ассоциативных особенностях поэзии Тютчева. Казалось бы, материала было собрано достаточно. Но я не подозревала, что судьба подготовила мне щедрый подарок. Однажды в Москве я случайно набрела на небольшой музей. Переходила от стенда к стенду и вдруг увидела знакомый портрет Тютчева и его рукописи. Меня охватило чувство благоговения: ведь этих листов касалась рука Федора Ивановича! Вот зачеркнутое слово, рядом торопливо вписано другое... Я забросала вопросами научную сотрудницу музея. И потом она неожиданно предложила:
- А вы не хотели бы поговорить с Кириллом Васильевичем Пигаревым, правнуком поэта?
Я просто оторопела:
- Да разве это возможно?
Она стала звонить Пигареву домой, а я в смятении ждала. Мое замешательство было легко понять: Кирилл Васильевич Пигарев был тогда основным исследователем творчества Тютчева. Эту фамилию я постоянно встречала в библиографических справочниках и литературе.
- Приезжайте ко мне сейчас, - сказал Кирилл Васильевич и объяснил, как к нему доехать. И вот я иду по Собиновскому переулку, что недалеко от Нового Арбата. Время, казалось, обошло стороной этот уголок старой Москвы. Я очутилась как будто в ХIХ веке...
Звоню в квартиру Пигарева. В комнате сразу же бросился в глаза огромный портрет его знаменитого прадеда, авторская копия художника Павлинова. Чувствовалось, здесь свято берегут память о Тютчеве: на столе, служившем поэту, - массивный письменный прибор, стопка книг, любовно оберегаемых от пыли. У стены - громадное трюмо с мраморным столиком в стиле рококо, тоже принадлежавший Федору Ивановичу.
- Знаете, - заявил Кирилл Васильевич, - вам просто повезло, что я сейчас в Москве. Приехал по делам в Ленинскую библиотеку. А так я возглавляю музей-усадьбу "Мураново", где жил прадед. Это в Подмосковье. Приходится ездить туда-сюда, так что времени порой катастрофически не хватает.
- Некоторые критики утверждают, что Тютчев не работал над стихами - они как бы возникали в его сознании и что поэт, живя за границей, забыл свой язык и Россию. Верно ли это?
- Ох, не люблю я, когда так говорят, - ответил Кирилл Васильевич. - Стихи действительно рождались у прадеда легко. Но он же оттачивал их, причем филигранно. Ведь сознание у Федора Ивановича было космическим. Он писал о вечности. А возьмите тематику: политика, философия, проблема добра и зла, а также картины природы и любви. Разве просто охватить такой диапазон? Легкость его творчества - это кажущееся ощущение, поверьте мне.
- Извините, - совсем смутилась я. - Совсем не хотела вас задеть.
- Да ладно, - машет он рукой. - Что же касается языка и России... Да, Федор Иванович более двадцати лет проработал дипломатом в Германии, обе жены его были немки. Но он всегда ощущал себя сыном России и говорил: "Я русский... русский сердцем и душою, глубоко преданный своей земле". В 50 - 70-е годы ХIХ века Тютчев был дипломатом и внес значительный вклад в выработку важных внешнеполитических акций Российского государства. И разве не ему принадлежат бессмертные строки, говорящие о его вглядывании в суть России:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать,
В Россию можно только верить.
Наш длительный разговор был для меня необыкновенно полезен и интересен. Записная книжка разбухла от записей. Пигарев был очень любезен, не торопил меня, хотя чувствовалось, что он очень занят. А на прощание Кирилл Васильевич процитировал "Дело было в конце декабря", известное стихотворение Тютчева:
Чародейкою зимою
Околдован, лес стоит -
И под снежной бахромою,
Неподвижною, немою,
Чудной жизнью он
блестит.
Светлана КУЛАГИНА.