Пожар
Самое яркое воспоминание о ней связано с пожаром. Жили мы тогда в селе Русское Волчье, что в 100 километрах от Чистополя. Хозяйство было опытно-показательное. Мама с рабочими засевали поля элитными семенами, получали урожай, а его потом распространяли по всей республике. Тот год оказался очень удачным, но в большом селе вдруг завелся поджигатель. Каждую неделю что-нибудь горело: то баня, то сарай, то дом. Даже появилась такая поговорка: «Русская Волчья не стоит молча!» Осень прекрасная, уже похолодало, урожай собрали богатый - такой, что на току под соломенными крышами не уместился и его ссыпали между крытиками.
Вечером в честь собранного урожая у нас на столе зеленая бутылочка под сургучной крышкой, сосед заколол барашка, все были в ожидании праздника. И вдруг забегает бригадир и кричит маме:
- Петровна, ток горит!
Мама срывается с места в чем была, мы следом. Нас, детей, трое, я самая старшая - мне лет 12. Отец сгребает нас в охапку: «Цыц! Рано по пожарам бегать!» Темно, а пламя хорошо видно, крыши-то соломенные. Вдруг слышим, мама кричит. Думаю, ну все, крыша обвалилась… С пожара вернулись сильно возбужденные. Мама рассказывает:
- Прибежали к току, бригадир - через главные ворота, а я, чтоб быстрее, - сбоку, через забор. Перелезаю через жерди, смотрю, а там мужчина с этой стороны ток поджигает. Я вцепилась в него и кричу: «Мужики, сюда!» Поджигатель вырвался - и в поле! А мы включили фары трактора и за ним. Петлял он, как заяц, но мы поймали. Я свою шаль отдала, чтоб связали. Потом сдали милиции.
- Петровна, а как ты не испугалась? - изумился сосед.
- Вот сейчас очень испугалась, - ответила мама. - А тогда такая злость взяла! Все на току бегают, тушат, нервничают, а он… Слава богу, поймали, иначе сидеть бы нам в тюрьме за то, что не уберегли такой урожай.
Ячмень поет
Поехать с мамой в поле было праздником. Коня Орлика запрягали в тарантас - и на поля. А по краю цветы: фиолетовые, не очень броские, миниатюрные колокольчики.
- Саргирки, мои любимые, - говорила мама.
Поле - до горизонта, созревающее, цвета топленого молока.
- Слышишь, как ячмень поет? - спрашивает она меня.
Смотрю на тяжелые усатые колосья, хоть бы звук уловить…
- Только ячмень так поет, - повторяет мама.
Но я почему-то не слышу.
Порка
Ругали и пороли нас редко. Один раз за то, что курили. День был ветреный. Мы достали папиросы, которые сушились на печке, и в сарае закуривали каждую - искали самую вкусную. Пытались понять: зачем взрослые курят? Когда мама подъехала, у нас с братом целая горка таких папирос дымилась. Мы скорей засыпали их соломой и радостно пошли встречать маму. Но младшая сестренка сразу завела:
- Мам, они там кулили!
Букву «р» еще не выговаривает, а туда же, ябедничать! Пороли нас березовыми ветками, приготовленными для банного веника…
На одной волне со страной
Ем малину, лежа на сеновале: три дня вставать не разрешают - у меня сотрясение мозга. С подружкой на велосипеде неправильно съехала с горы - педали нечаянно отпустила, пришлось въехать в плетень. Мама укоризненно:
- Эх, Сашка! Ну что ты ведешь себя как мальчишка?
Наши родители, пережившие войну, были удивительные люди. Они так радовались жизни: радиоприемнику в виде большого уха на стене, электрическому свету, радиоле, книге нового автора, пластинке Апрелевского завода. Жили на одной волне со всей страной. Все проблемы страны были домашними. Такое ощущение, что отец с матерью решали их вместе с правительством. Мы от них старались не отставать: всей улицей сажали кукурузу квадратно-гнездовым способом у нас на огороде.
Петровна
До села мама работала в Казани на авиационном заводе. Была городская, пока не издали приказ всех окончивших сельхозинститут направить в село поднимать сельское хозяйство. В правлении колхоза, до того как познакомить маму со специалистами, председатель колхоза достал носовой платок, попросил ее стереть губную помаду и посоветовал туфли-лодочки сменить на резиновые сапоги.
Пройдет много лет, мама станет авторитетным специалистом-агрономом. Спичечным коробком измерит глубину пашни, отрегулирует сеялку. Запряжет-распряжет коня. К ней будут прислушиваться, ее будут уважать. В любом селе, куда ее потом направляли, вокруг мамы сплачивалась сельская интеллигенция, она становилась душой компании. «Вот у меня и своя посадка есть, именная - Петровнина», - шутила мама. Возможно, ее имя Агриппина трудно запоминалось, поэтому она оставалась просто Петровной.
Ее долгая дружба с Сонечкой, подругой юности, вызывала белую зависть. После школы мама и Соня сдали документы в геологический, но поступила туда только мама. Тогда она за компанию с подругой перебралась в сельхозинститут. На встрече выпускников ей аплодировали стоя за верность профессии. А однажды за высокий урожай гороха наградили поездкой в Москву для вручения бронзовой медали ВДНХ. Я потом по ночам любовалась переливами красного бисера в свете керосиновой лампы - подарком из столицы.
Мама не носила платок даже в жару, неизменная гребенка держала ее гладко зачесанные волосы. Была прокаленной как орешек. Смуглые руки с жилками на руках. И столько осталось недосказанных слов! Столько не расспрошено… Боль невозвратности. Сейчас мамы нет. А по краю поля растут те же самые ее колокольчики со странным названием саргирки.