Остаться в живых. Страшно, если диагноз приводит в эту больницу. Еще страшнее условия, в которых надо собраться с духом, готовиться к тяжелой операции и набираться сил после нее. Моя палата примерно в 20 м2. В ней 8 коек, расстояние между которыми не более 45 см. На каждой лежат тяжелые больные, привезенные из реанимации после сложной операции. Родственница, за которой мне пришлось здесь ухаживать, припоминает советские времена, когда в такие палаты родные допускались только по пропускам. Смотрели тогда за тяжелыми лежачими послеоперационными больными исключительно нянечки и медсестры.
Сейчас это кануло в лету. Нянечек нет, а в обязанности медсестер не входит уход за больными. А именно: кормление, туалет, смена пеленок, подкладки, вынос судна и т.д. Сейчас этим заняты родные, которые неотлучно находятся при своем больном сразу после того, как его привезут из реанимации. В нашей палате вместо 8 человек почти постоянно находилось 16. С учетом посетителей - друзей, сослуживцев и родственников – еще больше. Однажды я насчитала 25 человек одновременно. Шум, гул и духота невообразимые! А ведь больным требуется не только общение, но и покой...
Испытание для родных. Куда деваться ухаживающим, которые проводят здесь круглые сутки? Где кормиться? Где спать и время от времени хотя бы чуть-чуть отдыхать? Я провела в этой больнице две недели, не отлучаясь ни на одну ночь. Так как была единственной родственницей и никто не мог прийти мне на смену, должна была разрываться между приготовлением спецпищи для больной (больничная еда после операции не годится, к тому же нужно усиленное питание) и стиранием пеленок (в больнице их не хватает, приходится использовать собственные).
С утра, покормив больную, неслась домой с грязными пеленками. Засунув их в стиралку, бежала по аптекам (в больнице напряженка с обычными пластырями, а некоторые спецсредства ухода и реабилитации за больными вообще не предусмотрены) и продуктовым магазинам. Дома развешивала пеленки для просушки, готовила еду. И, нагрузившись кастрюльками, банками, пеленками и лекарствами, в обед возвращалась в больницу. Здесь надо поменять пеленки своей больной (за это время к ней никто не подходил!), накормить, вписать в лист показания термометра. Проверить, не переполнилась ли банка с содержимым от дренажной трубки, которая выводит из прооперированной полости тела лишнюю жидкость, и записать эти показания для врача. При этом пару раз я выслушала замечание от медсестры по поводу того, что моя больная без присмотра. И представляла положение одинокого заболевшего человека... Это день сиделки.
На ночь ухаживающие устраиваются как могут. Кто-то всю ночь сидит на стуле, кто-то прикорнет у постели в ногах больного. Кому-то повезет – в некоторых палатах оказываются пустые койки. В коридоре есть кушетки, на которых днем сидят посетители или ходячие больные. На ночь их оккупируют те из ухаживающих, кто пошустрее. Чтобы забить место, они заранее кладут туда свои вещи. Я использовала все варианты, кочуя каждую ночь по свободным местам.
В туалете все равны. Во всем отделении два очка на всех больных и ухаживающих. По одному на женщин и мужчин. Грани между полами здесь стираются. Чья очередь подошла, тот и заскочил, а куда – неважно.
Одна утрата на всех. Одна из коек в палате пустеет. Больную увезли на повторную операцию, и оттуда она уже не вернулась. Утром в палату врываются обезумевшие от горя родственники. Крик, плач, причитания слышны на весь коридор. Те, кто едва очнулся от операции, и те, кто со страхом ожидает ее, слушают их с замиранием сердца. Каждый думает: «Кто из нас следующий?» У некоторых начинается истерика.
Но разве родные, узнавшие страшную весть, должны быть предоставлены сами себе? Их горе понятно, но как это влияет на остальных? - думаю я. За рубежом при каждой больнице, тем более такой, где повальная депрессия, дежурят психологи. Они работают не только с больными, настраивая их на позитивный лад, но и с родственниками. В первую очередь с теми, кто только что пережил страшную утрату.
ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ. Хирурги здесь делают, казалось бы, невозможное. Об их уникальных операциях, отзывчивости и профессионализме, в клинике ходят легенды. Но встречаются и исключения из правил...
Молодой, кровь с молоком доктор с отвращением смотрел на своих пациентов. На вопросы старался не отвечать, если и отвечал, то сквозь зубы. Однажды ночью на «скорой» привезли старушку с рецидивом и положили в нашу палату на освободившуюся койку. Она была в беспамятстве. Лицо мертвенно-белое. Пришел тот молодой врач и уставился на больную: «Когда это началось? Сколько лет? Как зовут?» Поскольку бабуля по-прежнему молчала, он возвысил голос: «Мы что, молчать будем? Открыла глаза! Я сказал, открыла глаза!» - зычно приказал доктор.
Мы не верили ни глазам, ни ушам, жалея тех, кому придется у него лечиться. Негатив в больнице замечает каждый. Но всем не до жалоб – лишь бы выбраться отсюда живым и здоровым. Выбравшись, каждый старается забыть все как страшный сон. Вот и мы, горя в тот день желанием написать жалобу, ограничились пожеланием, чтобы когда-нибудь этот врач встретил такого пациента, который не спустит ему ни грубости, ни непрофессионализма.
Кто может - платит. Существует ли вознаграждение для врачей? Да, конечно. Эта тема свободно обсуждается между больными. Кто-то кладет в конвертик меньше, кто-то больше, но средняя такса остается незыблемой. Разумеется, кто-то не может отплатить врачу ничем. Главное, что никто не возмущается. Добровольная благодарность врачу расценивается как нечто само собой разумеющееся и абсолютно справедливое. Во всяком случае больные и родственники действительно благодарны своим спасителям в белых халатах.
Заключение. Пишу об этом, когда душевная боль и усталость уже затихли. А тогда главным было одно – чтобы все закончилось благополучно. И неважно, какой ценой. Но все же не могу не сказать о том, как страшно у нас болеть. Стать немощным и зависимым от независимой, судя по всему, от нас системы.
