СОЛО НА СКРИПКЕ

Дедуля выглядел странно. Штаны производства социалистической ГДР - в мелкую полоску, линялая рубаха-поло с крокодильчиком «Ла Кост» и казанские пегие дерматиновые босоножки. Носков не наблюдалось. При этом дедуля был чист, даже несколько щеголеват, со стрелочками на брюках. И если бы не место его постоянной дислокации - около универмага, где он играл на скрипке, - можно было бы подумать, что старикам действительно везде у нас почет. В футляре от инструмента блестели никель и желтые десятки.

У Сереги было отличное зрение. А какое еще бывает в двадцать пять лет? В футляре от скрипки было почти на бутылку. Накануне они с Наташкой подали заявление в загс, и он был счастлив. Следовало осчастливить еще кого-нибудь, благо деньги были. Прослушав Yesterday, корявой решительной походкой токаря после получки - а он им и был - Серега двинулся к музыканту.

- Привет, менестрель! Шабашим?

Дед опасливо покосился на Серегу. Парень очень походил на бандита.

- Да какая тут шабашка? Так, на хлеб, на молоко...

- Да ты не бойся, Шекспир, я так спросил, - Серега бросил в футляр сотню, и дедок, как потревоженная гусеница, зашевелился всем телом, косясь на витрину с бутылками.

- Молочко-то от бешеной коровки?

Дедок отвел взгляд.

Серега хотел сказать что-то веселое и доброе, что, мол, иногда и выпить не грех и, вообще, каждый живет как может, а играть на скрипке за деньги - да тот же Коган делал то же самое, разница только в уровне исполнения и оплаты. Но говорить не стал. Во-первых, в Наташкиной семье об этом говорили ежеминутно, будущая теща вообще кривила нос - интеллигентная семья, а тут - какой-то токарь. И со своей интеллигентностью двадцать лет питались макаронами и внимали высокому с экрана черно-белого телевизора, а он, между прочим, в плохой месяц двадцать штук «вытачивал». Во-вторых, говорить веселые и добрые слова Серега давно разучился, потому что на веселых косились - «обдолбался, что ли?», а добрых считали лохами.

Но уж больно хорошее было настроение!

- Отец, давай я тебя угощу?

Дедок всхлипнул. Серега метнулся в храм торговли и быстро вынырнул оттуда с бутылкой водки, стаканчиками и крепко зажаренной курицей. Расположились на ящиках за рынком. После быстрой третьей Серега посмотрел на деда добрым взглядом и спросил:

- Ты откуда такой, дед?

По правилам спонтанного застолья следовало в течение пяти минут изложить основные вехи своей жизни, и дед сделал это прямо-таки в телеграфном стиле:

- Детдомовский, родители в войну погибли. После войны поступил в консерваторию, тогда было легко. Работал учителем музыки. Жена умерла, дочь уехала с мужем в Москву, я вот на пенсии. Пенсия - полторы тысячи.

- Бомж, что ли?

- Да нет, квартира есть. Скучно.

- И много тут наиграешь?

- Да еще полторы-две в месяц. Тому - дай, этому - дай. Короче, вторая пенсия получается.

- На полкило хватает... - съехидничал Серега, но дед не обиделся, ответил:

- Говорю же - скучно.

День медленно умирал - может быть, последний теплый солнечный октябрьский день. И как-то неожиданно, из глубины души, которая, как ты ее ни уродуй, все-таки остается человеческой, Серегу пробила острая как зубная боль жалость. Под последнюю рюмку было решено, что дед придет на Серегину свадьбу и там сыграет. И по-деловому, и деду тысчонка, и тещина, блин, утонченность будет удовлетворена. Дед мялся, кряхтел, вяло отбивался, хотя было видно, что хочет, и наконец торжественно согласился.

Cтолы были накрыты от души, новый костюм сидел как влитой, галстук с модным косым узлом давил шею. Наташка была наряжена в бело-розовое платье и походила на пирожное. Гости чинно переговаривались о чем-то прекрасном и Сереге совершенно непонятном. По случаю дед надел фрак (шепотом пояснил, что из списанного реквизита какого-то дома культуры) и даже со скрипкой сильно смахивал на распорядителя похорон.

- Простите, вы не могли бы передать соль?

- Пожалуйста. А кстати, кто это во фраке?

- По-моему, родственник... хм, жениха.

- А жених-то...

- Да что уж там, Наташеньке нужно создавать семью.

- Все равно не наших кровей. Движитель революции. Оружие - булыжник.

- Главное - чтобы в семье была любовь.

- Любовь - она все побеждает.

- Хорошо бы так.

Серега медленно багровел и прятал под стол свои большие корявые руки. Через час должны были подать машину - ехать в загс. Наташка кривила губы и злым шепотом выговаривала, что его, Серегина, мать положила вилки справа. Из гостей почетное место в торце стола занимал благообразный, похожий на актера Баниониса мужчина, представленный как почти член Союза писателей. «Почти членов» вообще было много. Один, как говорили, сильно двинул вперед российскую науку, но был не оценен современниками и чуть ли не репрессирован. Он-то и уставился на деда с самого начала застолья.

- Простите, а вы кто?

- Это мой друг, музыкант, - угрюмо отрезал Серега.

- Ой, да простите, человек мне сам ответит. А я его где-то видел. Человек, вы музыкант?

- Могу сыграть, - замялся дед.

- Да уж, будьте добры, - снисходительно разрешил неоцененный ученый.

Дед встал, вынул из футляра скрипку, сыграл мелодию из Yesterday, а затем, без перехода, Мендельсона. Неоцененный три раза хлопнул в ладоши, а «лже-Банионис» громко засмеялся. Все замолчали и оглянулись в его сторону.

- А я тоже вас помню. Вы у магазина играете. Жалостливые песни!

Дед сник и быстро убрал скрипку.

- Это наш современный андерграунд. Браво! И где вы только с ним познакомились, Сергей?

Будущая теща закрыла лицо руками, а Наташка побледнела и больно пнула Серегу под столом. Дед потихоньку, бочком-бочком, выкатился в прихожую, тихо пискнула дверь.

- Стоит человеку надеть фрак... - начал «лже-Банионис», и тут же подхватил неоцененный ученый: - И он становится похожим на приличного человека.

- Сережа, не надо, - робко попросила Серегина мать. Но Серега уже встал во весь рост и бросил на стол салфетку.

- Человек он приличный. Приличней вас. Не ноет о том, что его не оценили, а просто делает что может. Я его оценил - вам мало? А вы что? Ты, - Серега ткнул пальцем в «лже-Баниониса», - что такого в жизни сделал? Кто твои книжки читал? А ты, - он обернулся к неоцененному ученому, - когда последний раз Нобелевскую премию получил? Сидите, блин, шушукаетесь по кухням, как при Сталине, всех ругаете. А сами что можете? Страну профукали, хранители, блин, совести нации... А вы, - тут Серега обратился к почти теще, - двадцать лет в одних сапогах ходите и ноете, ноете, ноете.

Почти теща деланно засмеялась и обернулась за поддержкой к гостям. Те молчали.

- Только перед нищим и чувствуете себя... приличными людьми. Да что говорить!

Серега хлопнул дверью и выскочил на улицу. У подъезда мялся дед, перекладывая из руки в руку футляр. Серега молча полез в карман и вытащил из него пятитысячную купюру, дал деду.

- Давай, отец, прямо здесь. И пошли они все... в лес. Эту, как его... там-там-там... там-там-там. Последнее соло на скрипке!

Дед укоризненно посмотрел на Сергея. Затем разгладил фрак, достал скрипку и заиграл вальс Евгения Доги.

- Вот-вот, это самое, - одобрил Сергей и стал ногой отбивать такт. - Молодец, старый. Мы с тобой - можем. А они - уже нет. Играй громче, пусть все слышат!