Наш город в этом смысле, конечно, не был исключением.
Более того, являясь столицей губернии и одним из торговых центров Поволжья, он поражал гостей и визитеров масштабом разгула в течение всей масленичной недели.
Сто с лишним лет назад поэт Монатенок-Краснораменский писал в своих "игривых, - по его собственным словам, - стихах":
Опять на улице движенье,
Веселый говор и езда,
А это значит: в воскресенье
Приедет масленка сюда.
Всегда, лишь первый день начнется,
Она, бурливо-широка,
По всей Казани разольется
Как Волга матушка-река;
Заснувший город встрепенется,
Отворят двери кабаки;
Тогда нигде не упасется
Вино, селедка и снятки...
Днем встречи Масленицы был понедельник, и начинался он с блинов.
Поутру, в первый день недели,
Храня обычай старины,
Мы рано все встаем с постели,
Едим горячие блины.
Уж и блины! - мое почтенье!
Мы так их плотно поедим,
Что после долго без движенья
На потолок, смотря, лежим.
А затем горожане, празднично приодевшись, по большой части нетрезвые, высыпали на улицы.
По Воскресенской, Большой Казанской, обеим Проломным, Грузинской, Лецкой и иным казанским улицам носились с гиканьем и свистом рысаки и тройки, обдавая на поворотах из-под полозьев саней фланирующую по улицам публику фонтанчиками искристого снега.
Кабаки, трактиры и ресторации были полны, в садах и парках без устали наяривали бравурные марши полковые оркестры, а вечером зажигались керосиновые или газовые фонари, высвечивавшие бобровые воротники, котиковые "пирожки", манто с искоркой и шапочки на собольих пупках.
В такие дни публика особенно любила гулять в Черноозерском саду, излюбленном месте отдыха казанцев. Здесь вкусно и недорого кормил горожан русской и французской кухней ресторан Ожегова - с бильярдами, тиром, кегельбаном и вечерним женским оркестрионом. Зимой заливался каток и устраивались ледяные горки.
На Черном Озере эстлянцы
Походный марш давно трубят,
Весь день со всех концов казанцы
Толпами к Озеру валят.
И много там картин чудесных:
Под звуки польки "тру-ля-ля"
С коньками ножки дам прелестных
На льду рисуют вензеля.
Когда случайно рок злодейский
На льду резвушку подшибет,
То ловкий прапорщик армейский
Ее подхватит, снег смахнет...
Любили казанцы и покататься с горок на санях. Санные горки устраивались в Адмиралтейской слободе, и детвора и молодежь, особенно девушки, в масленичную неделю пропадали там целыми днями.
Туда красавицы Казани
Все, разодевшись в пух и прах
И севши в карповские сани,
Летят кататься на горах.
Вот и гора! Гремят салазки,
Но них красавица летит,
Блестят восторгом ее глазки,
Румянцем личико горит...
Николаевский сквер, что зовется почему-то до сих пор Ленинским садиком, пестрел каруселями, горками, балаганами, особо посещаемыми публикой во вторник масленичной недели, который называли в народе заигрышем. Кстати, в один из таких заигрышей лет сто двадцать тому назад, сбежав из дома через окно, заболел театром юный Федя Шаляпин, увидев представление в балагане Мамонова. Яшка Мамонов в городе вообще был фигурой легендарной...
Вторник был днем визитов, а в Дворянском собрании на Театральной площади устраивался бал-маскарад.
Множество ног и ножек ступало в этот день по малиновому ковру парадной лестницы Дворянского собрания. Огромное зеркало на лестничной площадке отражало декольтированных дам с наброшенными на плечи мехами, мужчин во фраках, офицеров в парадных мундирах, очаровательных фей с крылышками, Фаустов с докторскими саквояжами, одноглазых пиратов в ботфортах и разного возраста Гамлетов в чулках, коротких полосатых панталонах пузырем и при шпаге на широком кожаном ремне.
Взвились красотки, как дриады.
На них атлас и бирюза,
При свете блещут их наряды.
Горят брильянты и глаза...
И так до самого рассвета!
Оркестра трубы там гудят,
Летают ножки по паркету
И шпоры звонкие гремят...
Танцевали кадриль, неслись вперед под звуки веселой мазурки. Кавалеры, кружа вокруг себя дам, припадали на колено. А на хорах старые дамы со свитами из челяди и родни, лорнетируя танцующие пары, вздыхали об ушедшей молодости...
Куда ни глянешь: маски, маски;
А из-за них, как из траншей,
Убийственно стреляют глазки
Лукавых маскарадных фей...
Среда масленичной недели называлась лакомкой. Вот уж когда было просто положено объедаться блинами. Елись блины с медом, сметаной, икрой и запивались водочкой, которая немеряно потреблялась в четверг, не случайно зовущийся разгулом. Это был пик Масленицы. В этот день помимо праздника живота справлялся еще и праздник духа: устраивались кулачные бои на озере Кабан, реке Казанке и на Арском поле.
Все начиналось с мальчишек, затем стенка на стенку сходились взрослые.
На Казанке бились федоровские с подлужинскими, на Арском поле собирались со всего города любители, а на Кабане происходили целые "мамаевы побоища", как окрестила в 1870 году газета "Казанский биржевой листок" кулачный бой между жителями Суконной и Старо-Татарской слобод.
Пятница считалась днем тещиных вечерок - в гости на блины ходили либо тещи к зятьям, либо зятья к тещам.
Суббота называлась золовкиными посиделками: молодые невестки должны были потчевать блинами сестер мужа. В субботу же на Кабане либо Казанке сооружался снежный город с башнями и воротами - царство зимы - который был должен пасть под ударами солнца. Участвующие в действе нападающие и защитники города вооружались палками и метлами, и начиналось сражение. После упорной схватки нападающие врывались в город, разрушали его, а главного воеводу защитников купали в проруби.
Отогревался он потом, естественно, водкой и блинами.
И день и ночь Казань ликует,
Справляя праздник удалой,
Кружится, пьет, поет, танцует
И едет за полночь домой...
В последний день Масленицы - Прощеное воскресенье - люди прощались с зимой, сжигали ее соломенное чучело или деревянную куклу-символ и ходили с закатом солнца по домам, смиренно прося прощение у хозяев, целуясь и угощаясь блинами. Удалой и шумный праздник был на исходе...
Но вот прошла пора горячки,
Мы разом все поджали хвост;
Настал период новой спячки -
Покой души - Великий пост.
Теперь подводим мы итоги:
Один остался без гроша,
Другой едва таскает ноги,
В том еле держится душа.
Мы приуныли, ходим в страхе,
На помощь доктора зовем;
Поспешно шлем в аптеку Грахе,
С гримасой хину на ночь пьем.
Следующий день считался началом Великого поста. А семь недель поститься - это вам не комар чихнул...
Леонид ДЕВЯТЫХ.