УЖИН ДЛЯ СТАРОГО ХОЛОСТЯКА
Ширк-ширк! Одна щека готова. Ширк-ширк - и вторая стала гладенькой. Ширк-ширк! И с шеи исчезли последние фрагменты седовато-пегой щетины. Красота!
"Но где же сердце, что полюбит меня?!" - проникновенно промурлыкал Харитонов, ополаскивая под краном бритвенный станок.
"Устал я греться-я-я у чужого огня!" - спел он, внимательно оглядывая себя в зеркало. Ну и что, что шестьдесят, ну и что, что из носу куст волос торчит-растет? А вот мы его сейчас ножничками, ножничками! И ничего уже не растет. Подумаешь - шестьдесят! Ерунда все это.
Он вдел себя в пиджак в елочку. Лет пиджачку было немало, но - "аглицкое сукно, сносу нет!" На брюшке, правда, уже не сходится пуговка с петелькой - так что ж с того? Небрежно расстегнут, в этом тоже есть тон и стиль.
Харитонов придвинул к себе телефон и записную книжку. Он был готов. Он был всегда готов. Или почти всегда.
- Марьванночка? Это я! Какие планы, что нового-передового?
Всех своих подруг Харитонов называл "марьванночками". Или почти всех. И никто не обижался. Или почти никто. Тут ведь дело не в словах, а в интонации. Одну и ту же "дуру" можно произнести и с нежностью, и с ненавистью, согласны?
- Увидимся? Красота! А какая программа? Что-что? Н-да... Ой, извини! В дверь звонят, сейчас открою, не вешай трубку!
Он положил трубку рядом с аппаратом и, отойдя на несколько шагов, стал производить "шумовой эффект": подвигал стулом, постучал по столу ложкой, пробасил-пробурчал себе под нос что-то нечленораздельное. Потом опять взял трубку и запыхавшимся голосом произнес:
- Марьванночка, золотко, извини, тут ко мне водопроводчик наконец соизволили, еще месяц назад давал заявку... Ой, золотко, это, наверное, надолго. Надолго? - спросил он, отведя трубку от лица, и, скорчив гримасу, прогудел как в трубу: "Бур-бур-бур-бур!"
- Да вот товарищ говорит, что надолго. Целую, Марьванночка, обязательно позвоню. Целую-обожаю!
И повесил трубку, и перекинул несколько страниц записной книжечки. Книжечка была старая, лет сто или около того было книжечке. Листочки держались на честном слове, обложка вообще куда-то задевалась, но заводить новую, переписывать адреса и телефоны он не хотел. Не то что руки не доходили, а просто - не желал. Книжечка была его многолетней подружкой, книжечку он тоже называл "марьванночка". Книжечка иногда была ему неверна, когда он не мог найти ее в своем первобытном хаосе холостяцкой квартиры, где не редкостью были чашки с прошлогодним кефиром, приютившиеся под кроватью, а груды книг и газет валялись на полу годами - пыльные и нечитаные.
А иной раз книжечка-"марьиванночка" выкидывала шутки почище: обнаруживала на своих затерханных листочках чьи-то незнакомые телефоны, записанные, впрочем, его собственным, четким и красивым, почти каллиграфическим почерком. Почерк, надо сказать, не менялся у него ни в зависимости от возраста, ни в зависимости от выпитого: всегда оставался неизменным.
Ну вот, кто бы ему сказал, чей это телефон, что за "марьванночка"? "Елена Петровна Петрова"? Ну и что? Та ли, с которой познакомился в 1990-м, в доме отдыха "Дубравка", у которой муж - тиран и пьяница? Или та, которая работает в музее экскурсоводом, двое взрослых детей, зеленоглазая эгоистка? Очень хотела, чтобы Харитонов свозил ее куда-нибудь на море или хотя бы в ресторан! А может, другая - голубоглазая шатенка, от которой осталось только одно воспоминание - с ног сбивающий запах французских духов?
Харитонов горестно вздохнул. И перевернул страничку. Как-нибудь обязательно позвонит и выяснит: кто? Но не сегодня. Сегодня не хотелось неожиданностей, фантазий и сюрпризов. Сегодня хотелось простого и незамысловатого, надежного и обустроенного. Если честно, просто поесть по-человечески хотелось. Он представил себе украинский борщ - с салом и чесночком. Или рассольник с почками. Или домашний грибной супчик - с перловочкой, картошечкой, лаврушечкой. Даже запах ощутил - и с гуканьем проглотил слюну.
А что же на второе? Картошечку жареную с домашними котлетками. Или с курочкой. И домашний огурчик соленый. Или грибочки - ах, как было бы неплохо, если бы грибочки! Маринованные, и лучок кольчиками!
Голодно урчало в животе. В доме ни крошки, кроме маленькой пачечки. Лапша быстрого приготовления с креветками. Мерзость какая. Если бы настоящие креветки, только что сваренные, с укропчиком и лавровым листиком, ароматные, толстенькие, хвостатые... и кружечку - одну только, но хорошего, непременно хорошего пива! Прохладную, запотевшую...
Господи, как же хочется грибного супчика! Он пошел на кухню. На кухне стояли стол, стул и холодильник. На холодильнике сидел ленивый таракан и поводил усами. Чем эти твари питаются, в который раз удивился Харитонов, у него же ничего съедобного в доме! Газеткой смахнул таракана - тот упал. Но не разбился, а проворно убежал за плинтус.
Дважды обжегшись, в третий брак Харитонов вступать не стал. Холостой жизни его насчитывалось уже сорок лет, а если быть точным - тридцать девять и семь месяцев. В первый раз женился на первом курсе, на однокурснице. Во второй - на втором, и тоже на однокурснице. В третий хотел было на третьем, тоже на однокурснице, но... Весь поток музыкального училища уже знал, что Харитонов "ищет идеал". В поисках "идеала" прошла вся жизнь. Он был хормейстером, и неплохим. Но до хора Пятницкого не дорос. И детей не завел. Это он знал совершенно точно, потому что всегда был предельно точен и аккуратен - в известных делах. Да и претензий на этот счет никогда, ниоткуда и ни от кого не поступало.
Да нет, все было прекрасно и нормально! Он не сетовал и не жаловался, он жизни другой и судьбы другой не хотел и не понимал, что за радости в так называемом семейном счастье? Когда каждый день одно и то же: жена, дети, домашние тапочки. Пусть кому-то это нужно и интересно, но ему, Харитонову, - даром не надо!
У него были собственная квартира, пенсия и даже работа. Он служил в одной небольшой фирмочке, каждый день приходя к девяти и уходя в семь: в семь его сменял другой пенсионер, ночной. А в обязанности Харитонова входило спрашивать каждого, кто открывал дверь: "Вы к кому? А вам назначено?" И пропускать по мере отвечания, записывая при этом фамилию, имя, отчество посетителя в толстую адресную книгу своим красивым, четким, почти каллиграфическим почерком.
...Боже, неужели все-таки придется есть эти быстрые макароны? Он с омерзением посмотрел на вызывающе яркую упаковку. Какой негодяй только это выдумал? Впрочем, скорее негодница. Лентяйка и неумеха. Лишь бы не готовить, лишь бы не стоять у плиты, лишь бы никакой ответственности!
Он включил чайник. Все. Сегодня больше никаких звонков. Раз его предала последняя "марьванночка", собственная книжечка... все! Кончено. Да и вообще - пора завязывать с этими звонками, с этими "марьванночками". Шестьдесят все-таки. Хватит. Беречь надо себя. Любимого. Единственного. Неповторимого.
Но когда он, давясь, доедал последний шмат кучерявой вермишели, изготовленной, как было написано в инструкции, за три минуты, позвонил телефон.
- Привет! - услышал он хрипловатый и насмешливый, и незнакомый женский голос. - Что нового-передового? Не узнаешь, бродяга? Эх ты, мистер Хы! Забыл! А я вот помню, что и сорок лет назад ты так же здоровался: "что нового-передового"!
Господи, да кто же это?! Что за "марьванночка"?! Убей Бог... но "мистером Хы" называла его только одна, и очень, очень давно! Мистер Хы - это Мистер Икс, он и тогда обожал Кальмана, а пел, как ему казалось, не хуже Георга Отса...
- Ты там как, все еще в холостых? Я тут подумала-подумала... мы с тобой хоть и три месяца всего прожили, но вполне достойно. Я внуков выставила в компьютерный клуб, теперь их оттуда до ночи не выманишь. А Коленьку, мужа, твой вопрос упрежу, вот уж семь лет как схоронила... - насмешливый голос дрогнул.
- Такие-то дела, мистер Хы. Ты бутылочку-то купи, а еды у меня много! Борщ с чесночком есть, и грибочки маринованные, и креветки можно сварить... Тьфу на тебя! Да неужели ж до сих пор не узнал?! Что, у меня голос так за сорок лет изменился?! - голос рассердился и...
...и последние вермишельные кудряшки застряли у него в горле. Он вспомнил, кто такая Елена Петровна Петрова! Вспомнил, наконец-то вспомнил! И свой второй курс, и вторую жену, и вторую свадьбу, и...
...И зачем он только ел эти противные быстрые кучерявые макароны?!
Елена ПАНТЕЛЕЕВА.