- Александр Сергеевич, вы работаете в ТЮЗе 37 лет. А на сцену этого театра впервые вышли почти полвека назад. Наверное, это было предначертано судьбой?- Судьбу не обманешь. Родился я в роддоме напротив ТЮЗа, где сейчас минздрав. Окна палаты выходили прямо на Дубовый зал нашего театра. Папа мой работал здесь, в театре, художником по свету, мама была педагогом. А жили мы напротив проходной Качаловского театра. Так что я воспитывался большей частью за кулисами, как все театральные дети. А первым на сцену мне дал путевку Марсель Салимжанов - тогда он еще только закончил режиссерский курс в Москве и работал в ТЮЗе. При театре была студия, которую вел главный режиссер, и меня приняли туда чуть раньше положенных 14 лет. Мы отучились год и начали играть в массовках. Первым моим спектаклем стал «Один страшный день» Юрия Сотника. Учась в классе, наверное, девятом, я уже играл в спектакле «Пузырьки» Александра Хмелика, и у меня там была настоящая роль. Так что выбор был предопределен судьбой. После десятого класса сразу же поступил в Казанское театральное училище. Отучиться довелось только год, поскольку призвали в армию. Пришлось даже досрочно сдавать экзамены. Попал я ни больше ни меньше в дивизию имени Дзержинского!
- Неплохое место службы для будущего актера...- Да... Там был внештатный ансамбль, куда я и попал. Выступали везде, в том числе и в Колонном зале Дома Союзов. Тем более повезло, поскольку мне довелось сыграть в знаменитом театре на Таганке. Тогда набирали театральную группу для спектакля «Мать». Я уговорил, чтобы взяли меня. Суть в том, что вся декорация спектакля состояла из солдат царской армии. Мы выстраивались в каре - в тюрьму, дом, охрану. Так что весь спектакль были на сцене.Помню интересный случай: в День Советской Армии должен был состояться правительственный концерт, где я читал письмо с фронта и, скажем так, запевал песню «Вася-Василек». На просмотре присутствовал Чурбанов, который, приняв концерт, сказал: «Этого мальчика наградить!» После концерта ко мне подошел начальник гарнизонного Дома офицеров и сказал, что меня велено наградить. Я попросил демобилизовать меня в первой партии. «И это все, что ты просишь?» - удивился он, но просьбу выполнил.
- И как сложилась дальнейшая ваша жизнь?- Я вернулся на второй курс театрального училища, а с третьего начал играть в Казанском ТЮЗе - сначала в дневном спектакле «Трень-брень» Радия Погодина, потом в вечернем «В добрый час!» Виктора Розова. Играл в основном персонажей в возрасте от семи до двадцати - и так почти до сорока лет. Из театра в то время почти не выходил. Ежегодно мне давали по три-четыре роли. А потом сложилась ситуация, когда надо было выпускать спектакль, но вдруг уволились все осветители. Володя Фейгин тогда успокоил режиссера - сказал, «все сядем сами за пульт», и напомнил, что у меня папа электрик и дело это я хорошо знаю. Так и случилось. Мы с главным сели за пульт, а Владимир Фейгин - народный артист РТ, бегал прожектора устанавливал. Потом мы с ним менялись. И как тогда взялись за это дело, так и тянули его шесть лет!
- И все эти годы - без сцены?- Почему? Мы умудрялись все установить, выскочить из ямы, сыграть сцену, затем опять в подвал - и так весь спектакль. Но потом в электроцех пришли подготовленные люди, и мы оставили совмещение.
- Есть мечта сыграть какую-то определенную роль?- Есть мечта просто сыграть. Настоящую хорошую роль. А какую конкретно - не важно. Кто-то мечтает сыграть, например, Гамлета. Я его репетировал в спектакле «Розенкранц и Гильдестерн мертвы» и благодарен, что прикоснулся к этому великому образу. Сегодня из репертуара снят ряд спектаклей, и у меня их осталось четыре - два вечерних и два дневных. Для шестидесятилетнего артиста это неплохо, но мне хочется еще. Мне трудно сидеть дома - все время тянет в театр. Поэтому сегодня моя мечта - как можно больше играть.
- А были у вас любимые роли?- Пожалуй, все любимые. Не считая проходных, эпизодических, каждая игралась мною по-настоящему, и я не могу отделить одну от другой. Вот говорят про тюзовцев: дескать, бедные, всю жизнь им приходится зайчиками скакать... А мы с Сеней Ворониным в спектакле «Никто не поверит», помню, сами придумали таких братьев-кроликов, что весь театр ходил в кулисы на нас смотреть - и ржали без конца над нашими выходками! Главное, доставлять зрителям радость, особенно самым маленьким, - это счастье! Конечно, иногда уставал до того, что вообще не хотелось выходить на сцену (увы, сейчас об этом только мечтаешь!). Случалось так: все, устал, больше не хочется. Но стоит после какой-то небольшой паузы вновь оказаться на сцене - и усталость исчезает.
Артист, как ни странно, это не профессия - это диагноз. Да, это болезнь, потому что получает актер гроши, а без театра жить не может. Уже на первом курсе педагог нам сказал: «Если кто может без театра - лучше сразу уходите. Здесь должны быть только те, кто не может без театра». Он был прав, потому что у нас ужасная профессия. Это огромная трата нервов: отдаешь всего себя без остатка... а отдача минимальная. В результате с курса, где было больше двадцати человек, в театры попали человек пятнадцать. Лет через пять-семь не осталось никого. В нашем театре - только я и Надя Кочнева.
- Как вы относитесь к современным трактовкам в театре?- Вполне положительно. Конечно, такие постановки приходится смотреть в основном по телевизору, а это несколько снижает эффект восприятия, ведь театр - живое искусство. Есть достаточно интересные спектакли, но бывают и абсолютно маразматические вещи, которые не хочется смотреть, более того, становится стыдно. Что-то воспринимаю, что-то нет. Но принимать все просто невозможно, тем более если ты воспитан на классике.
Понятие «современный театр» относится и к нашему театру. Мы уже давно экспериментируем.
- И ваш «Отелло» также можно отнести к числу современных трактовок?- Да, он поставлен в современном стиле, а также «Оскар и Розовая Мама». У нас в театре этого не боятся - у нас живой синтетический театр.
- Ваш театр молодежный, однако зрители остаются верны вам многие годы...- В нашем театре есть некая притягательная сила. Кто у нас работает, редко уходит. Даже те ребята, кто уходил за прежним главрежем, почти все вернулись. У нас семья! Мы все варимся в одном соку, дружим, у нас нет возрастного ценза. Поэтому, если ставят что-то современное, новаторское, мы делаем это вместе и с удовольствием. И это для нас близко, потому что ни у кого в театре нет какого-то апломба: мол, я заслуженный артист, а ты молодой ишшо... Такого в нашем театре просто не может быть. Молодые артисты приходят в ТЮЗ - и сразу получают главные роли, как я когда-то. А не ждут годами в третьем составе.
- Каково ощущение возраста? - А я его совсем не ощущаю. Ко мне относятся как к мальчишке, в том числе и в семье. Я не чувствую свои шестьдесят. Лишь однажды почувствовал возраст, когда попал в больницу и мне сказали, что больше я не буду ходить... Для меня это был приговор. Ведь без театра я жить не могу. Семья - само собой, дома я отдыхаю, у меня великолепная жена, дети. Но если наша жизнь - театр, то театр - это моя жизнь.
- Неплохое место службы для будущего актера...- Да... Там был внештатный ансамбль, куда я и попал. Выступали везде, в том числе и в Колонном зале Дома Союзов. Тем более повезло, поскольку мне довелось сыграть в знаменитом театре на Таганке. Тогда набирали театральную группу для спектакля «Мать». Я уговорил, чтобы взяли меня. Суть в том, что вся декорация спектакля состояла из солдат царской армии. Мы выстраивались в каре - в тюрьму, дом, охрану. Так что весь спектакль были на сцене.Помню интересный случай: в День Советской Армии должен был состояться правительственный концерт, где я читал письмо с фронта и, скажем так, запевал песню «Вася-Василек». На просмотре присутствовал Чурбанов, который, приняв концерт, сказал: «Этого мальчика наградить!» После концерта ко мне подошел начальник гарнизонного Дома офицеров и сказал, что меня велено наградить. Я попросил демобилизовать меня в первой партии. «И это все, что ты просишь?» - удивился он, но просьбу выполнил.
- И как сложилась дальнейшая ваша жизнь?- Я вернулся на второй курс театрального училища, а с третьего начал играть в Казанском ТЮЗе - сначала в дневном спектакле «Трень-брень» Радия Погодина, потом в вечернем «В добрый час!» Виктора Розова. Играл в основном персонажей в возрасте от семи до двадцати - и так почти до сорока лет. Из театра в то время почти не выходил. Ежегодно мне давали по три-четыре роли. А потом сложилась ситуация, когда надо было выпускать спектакль, но вдруг уволились все осветители. Володя Фейгин тогда успокоил режиссера - сказал, «все сядем сами за пульт», и напомнил, что у меня папа электрик и дело это я хорошо знаю. Так и случилось. Мы с главным сели за пульт, а Владимир Фейгин - народный артист РТ, бегал прожектора устанавливал. Потом мы с ним менялись. И как тогда взялись за это дело, так и тянули его шесть лет!
- И все эти годы - без сцены?- Почему? Мы умудрялись все установить, выскочить из ямы, сыграть сцену, затем опять в подвал - и так весь спектакль. Но потом в электроцех пришли подготовленные люди, и мы оставили совмещение.
- Есть мечта сыграть какую-то определенную роль?- Есть мечта просто сыграть. Настоящую хорошую роль. А какую конкретно - не важно. Кто-то мечтает сыграть, например, Гамлета. Я его репетировал в спектакле «Розенкранц и Гильдестерн мертвы» и благодарен, что прикоснулся к этому великому образу. Сегодня из репертуара снят ряд спектаклей, и у меня их осталось четыре - два вечерних и два дневных. Для шестидесятилетнего артиста это неплохо, но мне хочется еще. Мне трудно сидеть дома - все время тянет в театр. Поэтому сегодня моя мечта - как можно больше играть.
- А были у вас любимые роли?- Пожалуй, все любимые. Не считая проходных, эпизодических, каждая игралась мною по-настоящему, и я не могу отделить одну от другой. Вот говорят про тюзовцев: дескать, бедные, всю жизнь им приходится зайчиками скакать... А мы с Сеней Ворониным в спектакле «Никто не поверит», помню, сами придумали таких братьев-кроликов, что весь театр ходил в кулисы на нас смотреть - и ржали без конца над нашими выходками! Главное, доставлять зрителям радость, особенно самым маленьким, - это счастье! Конечно, иногда уставал до того, что вообще не хотелось выходить на сцену (увы, сейчас об этом только мечтаешь!). Случалось так: все, устал, больше не хочется. Но стоит после какой-то небольшой паузы вновь оказаться на сцене - и усталость исчезает.
Артист, как ни странно, это не профессия - это диагноз. Да, это болезнь, потому что получает актер гроши, а без театра жить не может. Уже на первом курсе педагог нам сказал: «Если кто может без театра - лучше сразу уходите. Здесь должны быть только те, кто не может без театра». Он был прав, потому что у нас ужасная профессия. Это огромная трата нервов: отдаешь всего себя без остатка... а отдача минимальная. В результате с курса, где было больше двадцати человек, в театры попали человек пятнадцать. Лет через пять-семь не осталось никого. В нашем театре - только я и Надя Кочнева.
- Как вы относитесь к современным трактовкам в театре?- Вполне положительно. Конечно, такие постановки приходится смотреть в основном по телевизору, а это несколько снижает эффект восприятия, ведь театр - живое искусство. Есть достаточно интересные спектакли, но бывают и абсолютно маразматические вещи, которые не хочется смотреть, более того, становится стыдно. Что-то воспринимаю, что-то нет. Но принимать все просто невозможно, тем более если ты воспитан на классике.
Понятие «современный театр» относится и к нашему театру. Мы уже давно экспериментируем.
- И ваш «Отелло» также можно отнести к числу современных трактовок?- Да, он поставлен в современном стиле, а также «Оскар и Розовая Мама». У нас в театре этого не боятся - у нас живой синтетический театр.
- Ваш театр молодежный, однако зрители остаются верны вам многие годы...- В нашем театре есть некая притягательная сила. Кто у нас работает, редко уходит. Даже те ребята, кто уходил за прежним главрежем, почти все вернулись. У нас семья! Мы все варимся в одном соку, дружим, у нас нет возрастного ценза. Поэтому, если ставят что-то современное, новаторское, мы делаем это вместе и с удовольствием. И это для нас близко, потому что ни у кого в театре нет какого-то апломба: мол, я заслуженный артист, а ты молодой ишшо... Такого в нашем театре просто не может быть. Молодые артисты приходят в ТЮЗ - и сразу получают главные роли, как я когда-то. А не ждут годами в третьем составе.
- Каково ощущение возраста? - А я его совсем не ощущаю. Ко мне относятся как к мальчишке, в том числе и в семье. Я не чувствую свои шестьдесят. Лишь однажды почувствовал возраст, когда попал в больницу и мне сказали, что больше я не буду ходить... Для меня это был приговор. Ведь без театра я жить не могу. Семья - само собой, дома я отдыхаю, у меня великолепная жена, дети. Но если наша жизнь - театр, то театр - это моя жизнь.
