В прошлом году ее муж Виктор, майор милиции в отставке, выйдя на пенсию по выслуге лет, решил заняться бизнесом. Впрочем, каким бизнесом?! Так, частным предпринимательством, дабы приносить в семью, где подрастали двое сыновей, хоть какой-то доход. Сама Елена работала музейным педагогом, а это, сами знаете, дело малоприбыльное. И неокупаемое по части душевных и умственных затрат.
Работа Виктора была связана с частыми разъездами, и он на своих стареньких «Жигулях» колесил едва ли не по всей России.
Вот и на сей раз отправился то ли в Самару, то ли в Саратов (точно не помню), как сам сказал, «на недельку».
Однако ни через неделю, ни через десять дней он не приехал. И более того, перестал звонить.
А потом на сотовый Елены поступил звонок. С номера, который она не знала.
– Слушаю вас, – сказала в трубку.
– Вы Елена?
– Да, – ответила она, недоумевая, кто же это может быть.
– Вас беспокоят из Саратовской (пусть так будет. - П.Ф.) горбольницы, – услышала она.
Елена молчала.
– К нам поступил ваш муж в очень тяжелом состоянии. Автомобильная авария. Сейчас он в коме. Приезжайте, потому что, – в трубке чуть помолчали, – может случиться всякое…
И Лена поехала. А как же иначе?
Приехала. Сразу в больницу, к мужу – как он?
– Пятый день в коме, – ответили ей.
– А мне… с ним можно быть? – спросила она, не сводя тревожного взора с мужа.
– Можно, – ответили ей. – Если сами будете за ним ухаживать.
Елена согласилась. И стала ухаживать за мужем. И не только за ним, потому как с медсестрами и нянечками в больнице был острый недобор. А поскольку она день и ночь проводила в больнице, ей выделили койку в ординаторской. Или какой-то палате для легких больных.
Из разговоров она узнала, что с лежащими в коме надо разговаривать. Они якобы слышат, и это идет им на пользу. Да и в кино она видела, что мужья или жены всегда разговаривают с лежащими в коме женами или мужьями, после чего в конце концов у больных начинает дергаться веко или подрагивать указательный палец с прикрепленным к нему контактом от датчика.
И Елена стала разговаривать с Виктором. Каждый день. Утром и вечером. Иногда – ночью.
Она рассказывала ему о своих мыслях, о работе, о своей директрисе Завьяловой, сожитель которой поменял ее на более молодую и длинноногую.
Так продолжалось неделю, две, месяц. Веко у Виктора не дергалось, указательный палец не подрагивал.
Однако все это лирика. Я верила и верю, что человек, если он, конечно, настоящий, может победить как самого себя, так и любое самое тяжкое стечение обстоятельств.
Лена боролась. Отчаянно, не теряя веры. Она разговаривала с Виктором часами в надежде, что он слышит ее.
Пришел апрель. Месяц, когда весна начинает вступать в свои права все более настойчиво. Елена сидела у постели Виктора молча, с сухими глазами, хотя нестерпимо хотелось плакать. И боролась с отчаянием, начавшим захватывать ее ра-зум.
– Я знаю, что ты слышишь меня, – наконец сказала она. – Знаю, ты слышишь. А это значит, что ты не один в этом окружившем тебя мраке. Я с тобой. Я рядом. Как ты был рядом со мной, когда…
Она помолчала, сглотнув подступивший к горлу комок.
– …когда у нас, на нашей старой квартире на Чуйкова, отключили свет. Помнишь? Ты еще выпил и ругался на чем свет стоит, потому что вырубился твой ноутбук. Кажется, свет тогда отключили во всем микрорайоне. За окном словно разлили черные чернила. И было темно, как… как не знаю где. И не горели уличные фонари и окна дома напротив. А луна была в облаках…
Елена вздохнула и погладила Виктора по голове:
– Я пошла на кухню ощупью и нашла в одном из кухонных ящиков свечу. Зажгла ее. И поставила на стол в гостиной. На меня вдруг нахлынуло такое чувство одиночества, какого я еще не испытывала. Как будто была одна в этом мире, враждебном мне и холодном. Я тогда еще сказала какую-то глупость насчет того, что похожа на эту свечу, которая одна в океане бездонно чернильной тьмы. Мне так показалось – и я сказала. Добавив, что мы все в жизни как эта маленькая свеча, то есть одни в кромешной темноте. И я – в том числе…
Придвинувшись ближе, она продолжила:
– Ты не обиделся. Или обиделся, не помню. Нет, наверное, все же обиделся, потому что ушел из комнаты… До сих пор удивляюсь, где ты нашел еще одну свечу. Ведь ее просто не должно было быть, потому что я помнила, что свеча на случай отключения света у нас была только одна. Но ты, – Лена посмотрела на Виктора, и какое-то подобие улыбки пробежало по ее лицу, – где-то нашел еще одну. Зажег и поставил рядом. И сказал, что я не права. И что «если одна свеча – ты, то вторая свеча – это я. И я всегда буду рядом». Потом мы сидели и молча смотрели на эти свечи, и нас и правда было двое.
А потом я попросила, чтобы ты со мной поговорил. Ты спросил: «О чем»? «О чем угодно», – ответила я. И ты стал рассказывать о гномах, которых видел в саду против отцовского дома, когда был еще совсем маленьким... Помнишь это? Ты еще говорил, что гномы были очень чистенькими и аккуратными, а самый большой из них, Герман, ростом в два спичечных коробка, поставленных на попа, был одет в бархатный камзольчик, штанишки чуть ниже колен, полосатые чулки и башмачки из древесной коры. И что когда они увидели тебя, то испугались и скрылись в пещерке под старой березой. Ты рассказывал так достоверно, что я тебе поверила. Ну, или почти поверила. Ты помнишь это?
Лена снова посмотрела на Виктора. Но он молчал…
– С тобой беда… – она снова проглотила комок и почти вскрикнула: – Но это ничего не значит! Нас и теперь двое! Помни об этом, ведь ты мне обещал… Обещал всегда быть со мной. И ты не можешь оставить меня здесь одну. Не имеешь права. Ведь ты приручил меня. А мы ответственны за тех, кого приручаем… Ты ответственен за меня, слышишь?! Там, в твоей темноте, - две свечи. Твоя и моя. Потому что я с тобой. Я всегда буду с тобой. Обещаю тебе.
Она стала тормошить его, словно пытаясь разбудить.
– Ну поговори со мной. Мне одиноко. Прошу - поговори… Ну пожалуйста…
– О чем?
Что это? Ей послышалось?
Это не прозвучало, нет. Это было похоже на дуновение легкого ветерка, которое скорее чувствуешь, нежели слышишь.
– О чем? – уже различимо повторил Виктор. И крупная слезинка выкатилась из его глаза.
– О чем угодно, – прошептала она плохо слушавшимися губами.
– Ладно, – сказал он. – Слушай. Когда я был маленьким, то подружился с гномами. Они жили в нашем саду, в пещерке под старой березой. Самого большого из них звали Герман, ну, так я его прозвал, и одет он был…
Вот что мне рассказала моя подруга Елена. И это, дорогие вы мои, чистая правда.
