Они встретились на Архангельском кладбище. Хоронили Степана Аркадьевича Кошелева, с которым Фролов когда-то учился в одной группе в университете. Народу было много; люди, пришедшие проститься со Степаном, запрудили едва ли не всю аллею.
- Вот ведь оказия какая, - услышал позади себя приглушенный басок Фролов. - Степан мне полторы штуки остался должен. Как думаешь, у матери его просить, чтобы, значит, она заместо него мне деньги вернула, или у жены?
- Лучше у матери, - сказал за спиной другой голос. - Марья не даст да еще и пошлет куда подальше. У тебя ведь никакой его расписки нету?
- Кто ж знал, что он так рано копыта откинет?
- Мужики, брат, стареют медленно. А помирают быстро.
- Так ты говоришь, у матери просить?
Фролов поежился и поднял воротник. Он стал без интереса разглядывать собравшихся: знакомые, малознакомые и совершенно незнакомые лица при всей их непохожести имели нечто общее. Этим общим было помноженное на любопытство («А какая она - смерть?») затаенное выражение удовлетворения, что в гробу лежит Степан Кошелев, а не они, что ему, а не им уже никогда не видеть солнца, не вкусить плотской любви, не выпить стопку холодной водки, закусив ее пупырчатым маринованным огурчиком.
Взгляд Фролова упал на женщину, да нет, не на женщину - даму в черном кожаном плаще и черном платке, повязанном шапочкой. Она не отрываясь смотрела на него и слегка кивнула, здороваясь. Фролов кивнул тоже.
Кошелева закопали, поставив в ногах типовой памятник с улыбающимся фото под небьющимся стеклом и надписью внизу: «родился... умер...» А потом все медленно, разговаривая вполголоса уже о своем, потянулись к двум автобусам, дожидавшимся их на стоянке у ворот погоста.
Она стояла у какой-то старенькой могилки спиной к нему.
Потом обернулась и посмотрела на Фролова. Глаза ее цвета ночи были завораживающе бездонны.
- Пойдемте, - улыбнулась дама, беря его под руку. - Меня зовут Марианна. А вы - Фролов, Игорь Николаевич. Знаете, у нас с вами много общих знакомых...
За поминальным столом они сидели рядом. Фролову на правах старого друга пришлось говорить речь, и он произнес искренние и проникновенные слова о душевных качествах Степы Кошелева, а когда сел на место, рука Марианны легла на его руку.
- Ты молодец, - услышал он ее шепот и нисколько не удивился этому «ты». - Ты добрый и хороший человек.
Они приехали к нему на частнике в двенадцатом часу ночи с бутылкой коньяка и коробкой конфет, купленных по дороге.
Марианна сама предложила поехать к нему.
- Ведь ты живешь один, - резонно добавила она, прижимаясь к нему мягкой грудью. - И жизнь, несмотря ни на что, продолжается!
Игорь Николаевич был очень разборчив в женщинах, которых проникновенно и часто любил, потому, наверное, в свои сорок с хвостиком имел за плечами три официальных брака, не считая пробных, на данное же время был холост и телом, и душой. Ибо самое жгучее его желание к женщине могла свести на нет, например, миленькая для других, но не для него родинка на шее. В Марианне же все устраивало Фролова: матовая гладкая кожа, великолепная грудь и даже аккуратные недлинные коготки на холеных пальчиках.
А как нежны и ласковы были ее руки! Как истово она занималась с ним любовью, словно назло виденной ими сегодня смерти! Никогда у Фролова не было еще такой женщины...
Угомонились они лишь под утро. Уже сквозь сон Фролов слышал, как, стараясь не разбудить его, одевалась Марианна.
- Не уходи, - все же разлепил он пудовые веки.
- Мне надо, милый. Мы еще увидимся, - промолвила она тихо и поцеловала его в щеку.
- Оставь свой телефон, - буркнул он, погружаясь в бездну.
- Хорошо, - ответила Марианна, но он ее уже не слышал...
***
- Марианну будьте добры.
- Молодой человек, я вам в который раз объясняю, что здесь никакой Марианны нет и не было. Перестаньте же звонить!
Фролов опустил трубку. Вот уже который день он звонил по номеру, оставленному самой лучшей женщиной в мире в самую безумную ночь его жизни. И постоянно этот старческий раздраженный голос: «молодой человек...»
Прошел день. Потом еще неделя или чуть больше. А потом умер Сашка Климов, с которым Фролов учился в школе в одном классе.
Он его недавно совсем видел: молодой, свежий, курить, говорит, бросил. «Мужики стареют медленно, а помирают быстро», - вспомнилось вдруг. А вместе с фразой - Марианна в черном кожаном плаще и черном платке, повязанном шапочкой.
Именно такой он ее и увидел на Самосыровском кладбище, куда привезли Климова. - Я же тебе говорила, что у нас с тобой много общих знакомых, - сказала Марианна вместо приветствия и посмотрела на Фролова своими черными бездонными глазами, в которых, как показалось Игорю Николаевичу, вспыхивали искорки смешинок.
- Марианна - твое настоящее имя? - спросил он, стараясь придать голосу твердость.
- Конечно, - искренне удивилась она.
- А почему телефон не настоящий?!
- То есть?
- Ну, - он назвал шесть цифр, - разве это не твой телефон?
- Боже мой, - она участливо посмотрела на Фролова. - Прости, пожалуйста. Я случайно неправильно написала одну цифру.
- Какую?! - уже вскричал Фролов. На них стали оглядываться.
- Тс-с, - приложила палец к его губам Марианна. - Позже...
Позже была сказка. Та, первая ночь, казалась теперь просто прелюдией к этой, второй. Марианна предавалась любви так, будто это было в последний раз и впереди пустота, ничто.
Утром Фролов встал первым, выпил целую кружку крепкого кофе и долго потом сидел у кровати, не сводя глаз с Марианны. Оказалось, что он сколько угодно может смотреть даже на ее руки с крохотными коготками, мраморные плечи...
Она ушла, сама пообещав позвонить. Не позвонила. И снова Фролов по нескольку раз на дню с исправленной на двойку восьмеркой и, холодея всякий раз, слушал казенное:
- Такого номера не существует. Такого номера не...
Прошел месяц. Промозглый октябрь сменился зыбким ветреным ноябрем с минусовыми показателями термометра по утрам. Фролов похудел и осунулся. Однажды, выбирая из ящика почту, в руки ему выпал сложенный пополам тетрадный листок в клеточку.
«Здравствуй, милый. Если бы ты знал, как я тебе благодарна... С тобой мне было так хорошо, как никогда больше не будет... Но я ухожу. Навсегда. Прости меня и помни, что если и есть что-то у людей, чего нельзя отнять, так это вкус первого поцелуя, запах молодой травы, алые блики закатного солнца на небе, а для меня - это две ночи с тобой. Прощай, милый. Теперь навсегда твоя - Марианна В.
P.S. Если хочешь увидеть меня последний раз, приходи послезавтра к той могилке, где мы с тобой в первый раз встретились. Меня могут задержать обстоятельства, так что подожди...»
Конечно, Фролов пришел. Место для последнего свидания было весьма необычное, но ведь и Марианна была женщиной исключительной.
Рядом со старой могилой с эпитафией в ее ограде зияла чернеющим прямоугольником новенькая яма с холмом свежевынутой земли. На кладбище было сыро, холодно. Фролов прождал час и замерз. На исходе второго часа ожидания в конце аллеи показалась процессия: несколько человек впереди, потом четверка с домовиной на плечах, гробовая крышка, люди, венки.
Прямо против Фролова процессия остановилась. Гроб опустили на землю. Фролов отступил на несколько шагов, невольно бросил взгляд на покойника...Затем все было как в тумане. «Я ухожу... Теперь навсегда твоя...» - носилось в голове старой заезженной пластинкой.
Он шел, не разбирая дороги. Глаза машинально читали эпитафии на старых могильных памятниках: «Тебя уж нет, ты не придешь/ На зов мой скорбный и унылый...»
Возле одного из них с неразборчивой от времени надписью стояла молодая женщина. Когда Фролов поравнялся с ней, она вскинула на него глаза и вдруг произнесла, шагнув к нему навстречу:
- Простите, ведь вас зовут Фролов Игорь Николаевич?
- Ну Фролов, - буркнул он, не делая попытки остановиться.
- Вы знаете, у нас с вами много общих знакомых...
Он вздрогнул, остановился и поднял на женщину затуманенный взор. Небесного цвета глаза ее были завораживающе бездонны...
Полина ФЕДОРОВА.
