Ветеран казанского хора «Красная гвоздика» делает по утрам зарядку, занимается финской ходьбой, ходит в бассейн и рукодельничает. У нее в жизни было и есть все, о чем мечтает каждая женщина. Был хороший муж и золотая свекровь. К сожалению, обоих уже нет в живых. Но есть заботливые дочка, зять, внучка и ее муж. В большой квартире Тамары Сергеевны часто звонит телефон - о ней никогда не забывают. У этой счастливой женщины не было только одного - детства.
Помнить себя мы начинаем с 5 - 6 лет. Мы спокойны и беспечны, ведь о нас заботятся родители и бабушки с дедушками. Ее пятилетние воспоминания - это ворвавшиеся в их поселок чужие солдаты в касках на мотоциклах, чужая речь и выстрелы.
Детство Тамары закончилось, дальше эти дети не жили, а выживали. У Меркуловой есть об этом документ. Бывшие несовершеннолетние узники фашистских концлагерей - так называются теперь эти уже не молодые граждане нашей страны.
Ее рассказ о том периоде жизни - эмоциональный выплеск далеко не детских воспоминаний. Эмоции от услышанного просто зашкаливают... Тамара Сергеевна показывает книгу, выпущенную к 70-летию Победы, - воспоминания членов общественной организации инвалидов - бывших несовершеннолетних узников фашизма Татарстана. Том под названием «Непокоренные» вышел в 2013 году, его 126 страниц содержат почти 100 рассказов-воспоминаний. В каждом из них столько боли, страданий и веры, что это не должно повториться! Тамаре Меркуловой принадлежат в книге всего 27 строк. Но в них уместилось четыре самых страшных года ее жизни, которые никогда не забудутся...
Фронт отступал, а люди оставались
- Я родилась под Чистополем, в селе Александровка, откуда родом моя мама. Село большое, поющее. В полутора километрах от Александровки находилось село отца - родители познакомились там на вечорках. К началу войны в нашей семье было двое детишек - я, Тамара, пяти лет, и полуторагодовалый Саша. Отец служил в Красной Армии, их часть стояла на территории Польши. Приехав в отпуск на родину, он решил забрать нас с собой. Мы все поехали с ним, хотя мама была беременна.
Поселились на хуторе в Белостокской области, а через восемь месяцев началась война. Отец ушел с нашими отступавшими войсками, а мы остались. Хозяева-поляки посоветовали спрятаться и помогли укрыться в надворных постройках, куда приносили нам еду. Они оказались добрыми людьми. Но были и предатели, которые сообщили, где скрывается семья красного командира, и нас забрали в концлагерь.
- Пани, оденьтесь как старуха, не ровен час ударят в живот штыком, - посоветовали наши хозяева и нашли маме широкую юбку.
В концлагере они продолжали передавать нам еду через колючую проволоку. 3 августа родился мой брат Женя. Я спросила у мамы: как он смог родиться в таких условиях? Помогли люди, нашлась повитуха, ответила она. Нас у мамы стало трое.
Ни еды нормальной, ни одежды, какое-то тряпье, в которое заворачивали малыша. Кормить его мама не смогла - молоко исчезло. Она размачивала крохотную пайку жмыха и через тряпочку давала ее братику сосать. Если честно, мы даже хотели, чтобы он умер, но мальчик выжил вопреки невыносимым условиям. Если бы не добрые люди, рисковавшие собой, которые передавали нам еду через проволоку под током, мы бы и года не продержались. Но через два года нас ждали новые испытания.
Русский бауэр
- Заключенных начали распределять по германским бауэрам (фермерам). Нас долго не брали - кому нужна работница с тремя детьми? Но один бауэр нас пожалел. Он убедил охранников, что дети могут сортировать овощи и фрукты, которые он выращивает для солдат фюрера, значит, принесут пользу Германии. Наш будущий хозяин Михайлов заговорил с нами на чистом русском языке. Он оказался эмигрантом, уехавшим из России в 1917 году.
Если бы не он, мы бы не выжили. Но работать приходилось и днем и ночью. Мама - в поле, я, семилетняя девочка, оставалась с двумя маленькими братьями. Иногда маме удавалось достать для нас еду. Овощи или бутылку молока она прятала под мышкой. Мама была очень сильной, с детства познавшей тяжелый крестьянский труд. Она делала все, чтобы сохранить нам жизнь. Пока мама была целый день в поле, мы буквально паслись у дома: ели все что растет, в основном траву. Так продержались еще два года.
Однажды мы услышали канонаду приближавшегося фронта. В марте сорок пятого нас освободили наступавшие войска. Наши! Помню закопченное лицо советского танкиста: «Бегите отсюда - тут сейчас будет жарко»! А куда бежать с тремя детьми? Отступавшие немцы могли расстрелять нас. Мы прятались то в костеле, то в большом доме. Бегали под пулями и среди взрывов в этом хаосе, по сути между двух огней. Больше всего нас ранили слова русских солдат: «Ага, на немцев работали!» А мы так ждали этой встречи... Мама всю войну прятала зашитый в одежду советский паспорт. Его и предъявляла, когда то платформе товарняка, то на лошади добиралась с нами до города Гродно. Здесь нас забрали в фильтрационный лагерь, сделали по адресу в паспорте запрос в Татарию, в Чистополь. Когда пришло подтверждение, что мы действительно там проживали, нас отправили на родину. Мы доплыли колесным пароходом до Чистополя.
Когда сошли на берег, мама упала на землю. И, обнимая ее руками, то плакала, то выла в голос. Ее не узнавали - уезжала красивая жена офицера в элегантной шляпке, а вернулась постаревшая и почерневшая от пережитых страданий женщина в лохмотьях. Нас считали погибшими, никто не верил, что мы вернемся. Отец пришел с фронта контуженный через год после победы. Он тоже считал нас погибшими. Но и на этом наши испытания не кончились.
Маму постоянно, как и всех, кто побывали в концлагере или были угнаны в Германию насильно, вызывали в НКВД. После этих вызовов она каждый раз напоминала нам, чтобы мы не говорили, что были в плену. Записала в метрике сына Жени, что он родился в Белоруссии. И только когда в 1992 году был утвержден статус несовершеннолетних узников фашизма, мы перестали ощущать себя виноватыми. Нам выдали удостоверение, приравняли к инвалидам войны. Дали льготы, что имели участники войны. Однажды я попыталась воспользоваться этой льготой, стоя в очереди в конце 90-х годов за пенсией. Чувствуя, как подкашиваются ноги, попросила пустить меня вне очереди и показала свое удостоверение. «Какая еще узница? - возмутилась одна из стоявших. - Вон какая гладкая, да еще в шляпе». Я пыталась объяснить, пожилой мужчина вступился за меня. А дома расплакалась. Мама, жившая тогда со мной, утешала: «Да не бери ты его с собой, удостоверение».
Самой большой наградой для себя я считаю не медаль, которую нам выдали к удостоверению, а то что Бог наградил долгой жизнью мою маму. Она дожила до 90 лет. Видела, как спасенные ею дети, которых она четыре года берегла в аду плена, где не знаешь, будешь ли жить завтра, выросли, выучились. Имеют семьи и работу. Я окончила педучилище, а потом пединститут. 40 лет проработала в детском саду. Брат Саша, кадровый военный, сейчас пенсионер, живет на Украине. Младший брат Женя в Набережных Челнах, у него 30-летний стаж работы на КАМАЗе.
Расстрелянная кукла
Тамара Сергеевна все продолжает говорить, словно отвечая своим невидимым оппонентам:
- Детства не было и у тех, кто в войну росли в тылу. Матери целый день на работе. Ребятишки дома со старшими братьями или сестрами. Голодали, спасались мерзлой картошкой, перезимовавшей на поле, а летом и травой. Но они были дома, на родине. Детей не отнимали у матерей для опытов и переливания крови, для проверки, нет ли на поле мин. В плену нас могли убить, закопать живыми или сжечь...
«А детям было не понять,
Чего хотят от них мужчины,
За что обидные слова,
Побои, голод, псов рычанье.
Их по приказу, точно в срок,
Вконец измучив, убивали
И, подводя всему итог,
На склады туфельки
сдавали…”
Так написал о днях в Освенциме Николай Коржавин, его бывший малолетний узник. Его стихи тоже вошли в книгу «Непокоренные».
- Мою первую в жизни куклу расстрелял наш, советский солдат, - продолжает вспоминать Тамара Сергеевна. - Мы тогда метались между отступавшими немцами и наступавшей Красной Армией. Мама зашла в немецкий магазин, который покинули хозяева, чтобы взять для нас что-нибудь в дорогу. И вдруг увидела красивую большую куклу. У меня никогда такой не было! Мама держала нас за руки, а я в своей руке сжимала куклу.
После танков следом бежали бойцы со звездочками на пилотках. В адрес мамы прозвучали обидные слова о том, что она работала на немцев. У меня же солдаты отобрали куклу и дали по ней очередь из автомата. Этот эпизод потом долго был в моей памяти и царапал душу, пока я не узнала, что творили немцы на нашей оккупированной территории... У них была политика выжженной земли. Прошедшие через сожженную Белоруссию наши солдаты видели брошенных на пожарищах детишек, растоптанных кукол, растерзанные тельца. Ненависть переполняла их и жаждала выхода. А тут я с немецкой куклой...
Ненависть рождает ненависть. Будь проклята та война, и пусть никогда на Земле не будет войн!
