Поднявшись на нужный этаж, мужчина удивился, что искомая дверь совсем не изменилась за прошедшие двадцать лет: по-прежнему старенькая, обитая дерматином, резко контрастирующая с другими дверями в подъезде.Звонок оказался неработающим, но на стук в дверь открыли сразу же, даже без вопроса: «Кто там?» Хозяин квартиры, Борис Юрьевич, подслеповато щурился, разглядывая Павла из-за толстых стекол очков, словно его слепил яркий свет.- А, Паш, привет. Проходи, чай пить будем, - произнес он через несколько секунд. И направился вглубь квартиры.Павел удивился такому обхождению. Складывалось ощущение, будто он заходил к Борису Юрьевичу на прошлой неделе, но никак не несколько лет назад. В помещении царил тяжелый полумрак, солнечный свет едва пробивался через плотные шторы. В комнате резко пахло геранью. Павел никогда не мог понять, почему люди вообще держат у себя дома это неприятно пахнущее растение.- Паш, ты располагайся в комнате, я сейчас накрою, чтобы нам почаевничать, - раздался голос Бориса Юрьевича из комнаты.Последовав его совету, Павел сел за круглый столик, накрытый скатертью. Оглядев комнату, мужчина понял, что с тех пор, как он окончил школу, здесь почти ничего не изменилось. Советская мебель, ковер на стене, сервиз в серванте. Вопреки мнению многих молодых людей, Павел находил такую обстановку очень уютной, хотя и сам давно привык жить совсем в других условиях. Даже телевизор на тумбочке стоял старый - «Горизонт», с выпуклым кинескопом.Борис Юрьевич внес в комнату поднос с чайником, чашками, вазочкой варенья и печеньем. Кивнув на последнее, он виновато улыбнулся и сказал:- Ты уж извини, печенье мягкое, стариковское, зубов на другое уже не хватает.Павел вскочил и, подхватив поднос, поспешил ответить:- Да что вы, Борис Юрьевич, это вы меня, дубину, извините. Даже не догадался что-то к чаю прихватить.С минуту они просто пили чай, не зная, с чего начать разговор, как это бывает с людьми, которые не виделись много лет.- А как вы умудряетесь этого мамонта в рабочем состоянии содержать? - спросил Павел, кивнув на телевизор.- В соседнем доме мастер живет, чинит, - рассмеялся Борис Юрьевич. - Тоже говорит, что ему на свалке место. Паш, ты не тяни, я же вижу, что ты не только чаю попить со стариком пришел.- Как всегда, насквозь нас видите...
***
Борис Юрьевич преподавал историю в школе, в которой учился Павел. Сказать, что он был необычным учителем, было бы все равно, что не сказать ничего: он был личностью монументальной, из тех, кого либо обожают всем сердцем, либо с той же силой ненавидят. И на то было немало причин.
Во-первых, он заставлял не просто зубрить даты, а требовал понимания каждого рассматриваемого события и дисциплины в целом. «Как будто мы все на исторический учиться пойдем», - ворчали многие ученики.- Как будто знание истории нужно только самим историкам?! - возмущался учитель в ответ. - Поймите, таких инструментов анализа и познавательного процесса в целом вам не даст любая наука. Я всего лишь хочу научить вас мыслить, а не вдолбить набор знаний.И это было правдой. Те, до кого Борис Юрьевич сумел достучаться, оставались благодарны ему на всю жизнь, хотя историками стали лишь единицы. К сожалению, куда больше учеников такой заботы не ценили, ведь пробуждение разума - вещь довольно мучительная...Еще больше людей недолюбливали Бориса Юрьевича из-за другого его качества - обостренного, просто гипертрофированного чувства справедливости.- Родину нельзя любить с закрытыми глазами. Взяточничества, мздоимства и двурушничества в России не искоренить, пока каждый гражданин не станет относиться к этим явлениям как к заразе. Недостаточно просто не давать взяток, каждый, кто становится свидетелем таких поступков, оставаясь безучастным, делает себя соучастником преступления, - говорил он ученикам.Касалось это не только властных структур, но и собственной работы: учитель всегда ставил оценки, которые сам считал справедливыми, невзирая на то, что, например, ученик идет на золотую медаль. Причем мнение свое никогда не менял, даже под давлением директора и родителей.Народной любви эти качества Борису Юрьевичу не прибавляли, зато уважали его практически все.
***- Вы извините, что не заходил давно, совсем сибиряком стал. В Казань не ездил с тех пор, как мать похоронил.Борис Юрьевич кивнул.- Ты ведь все-таки режиссером стал?- Да, как вы и предрекали. Правда, за Урал пришлось переехать, но я привык, мне там нравится. Дело ведь не в пустяковой славе, я театру служу. Только вот какое дело: директор у нас в театре новый. Так вот, давит он на меня. Я грант получил на постановку спектакля, он делиться требует. Не знаю, что и делать. Прогнусь, и это станет нормой, а я не хочу. Вы всегда нам правильные советы давали. Подскажите, как поступить.Нахмурившись, Борис Юрьевич молчал с минуту.- Соглашайся, - начал он. - Не тому я вас учил, Паш, не тому. В наше время честного человека только обманут, нет пользы в такой честности. Все, чем я занимался, - чушь!Старик вскочил со стула и стал нервно расхаживать по комнате.- Почти все ученики, на которых я возлагал надежды, - либо пьяницы, либо ничего не сумели в жизни добиться! Зато никчемные личности, которые, как я думал, окажутся на нарах, живут припеваючи, обманывая людей! Даже из школы меня уволили, потому что я, видите ли, дурил детям голову.Затем он сник и сел на стул.- Все это вред и бред, Паша, как говорил персонаж одной детской книжки. Вред и бред...- Я, пожалуй, пойду, Борис Юрьевич.Дойдя до порога, Павел обернулся.- И все-таки я скажу. Вы не правы. Все это было не напрасно. Нельзя такое говорить ученикам. Учитель имеет право разочароваться в учениках, но не имеет права разочаровывать их. Нельзя учить быть человеком, а потом растоптать все это, посыпав пеплом и прахом. Извините.Борис Юрьевич не проронил ни слова, Павел обулся и ушел.
***
Павел вскрыл конверт заказного письма. Он ожидал ответа от главного режиссера одного театра, к которому обратился с просьбой о приеме на работу после увольнения. Но вместо этого он увидел написанное от руки короткое письмо: «Ты был прав. Спасибо тебе. Я снова учу детей. Б.Ю.» Павел улыбнулся. Это было даже лучше, чем прием на работу.
***
Борис Юрьевич преподавал историю в школе, в которой учился Павел. Сказать, что он был необычным учителем, было бы все равно, что не сказать ничего: он был личностью монументальной, из тех, кого либо обожают всем сердцем, либо с той же силой ненавидят. И на то было немало причин.
Во-первых, он заставлял не просто зубрить даты, а требовал понимания каждого рассматриваемого события и дисциплины в целом. «Как будто мы все на исторический учиться пойдем», - ворчали многие ученики.- Как будто знание истории нужно только самим историкам?! - возмущался учитель в ответ. - Поймите, таких инструментов анализа и познавательного процесса в целом вам не даст любая наука. Я всего лишь хочу научить вас мыслить, а не вдолбить набор знаний.И это было правдой. Те, до кого Борис Юрьевич сумел достучаться, оставались благодарны ему на всю жизнь, хотя историками стали лишь единицы. К сожалению, куда больше учеников такой заботы не ценили, ведь пробуждение разума - вещь довольно мучительная...Еще больше людей недолюбливали Бориса Юрьевича из-за другого его качества - обостренного, просто гипертрофированного чувства справедливости.- Родину нельзя любить с закрытыми глазами. Взяточничества, мздоимства и двурушничества в России не искоренить, пока каждый гражданин не станет относиться к этим явлениям как к заразе. Недостаточно просто не давать взяток, каждый, кто становится свидетелем таких поступков, оставаясь безучастным, делает себя соучастником преступления, - говорил он ученикам.Касалось это не только властных структур, но и собственной работы: учитель всегда ставил оценки, которые сам считал справедливыми, невзирая на то, что, например, ученик идет на золотую медаль. Причем мнение свое никогда не менял, даже под давлением директора и родителей.Народной любви эти качества Борису Юрьевичу не прибавляли, зато уважали его практически все.
***- Вы извините, что не заходил давно, совсем сибиряком стал. В Казань не ездил с тех пор, как мать похоронил.Борис Юрьевич кивнул.- Ты ведь все-таки режиссером стал?- Да, как вы и предрекали. Правда, за Урал пришлось переехать, но я привык, мне там нравится. Дело ведь не в пустяковой славе, я театру служу. Только вот какое дело: директор у нас в театре новый. Так вот, давит он на меня. Я грант получил на постановку спектакля, он делиться требует. Не знаю, что и делать. Прогнусь, и это станет нормой, а я не хочу. Вы всегда нам правильные советы давали. Подскажите, как поступить.Нахмурившись, Борис Юрьевич молчал с минуту.- Соглашайся, - начал он. - Не тому я вас учил, Паш, не тому. В наше время честного человека только обманут, нет пользы в такой честности. Все, чем я занимался, - чушь!Старик вскочил со стула и стал нервно расхаживать по комнате.- Почти все ученики, на которых я возлагал надежды, - либо пьяницы, либо ничего не сумели в жизни добиться! Зато никчемные личности, которые, как я думал, окажутся на нарах, живут припеваючи, обманывая людей! Даже из школы меня уволили, потому что я, видите ли, дурил детям голову.Затем он сник и сел на стул.- Все это вред и бред, Паша, как говорил персонаж одной детской книжки. Вред и бред...- Я, пожалуй, пойду, Борис Юрьевич.Дойдя до порога, Павел обернулся.- И все-таки я скажу. Вы не правы. Все это было не напрасно. Нельзя такое говорить ученикам. Учитель имеет право разочароваться в учениках, но не имеет права разочаровывать их. Нельзя учить быть человеком, а потом растоптать все это, посыпав пеплом и прахом. Извините.Борис Юрьевич не проронил ни слова, Павел обулся и ушел.
***
Павел вскрыл конверт заказного письма. Он ожидал ответа от главного режиссера одного театра, к которому обратился с просьбой о приеме на работу после увольнения. Но вместо этого он увидел написанное от руки короткое письмо: «Ты был прав. Спасибо тебе. Я снова учу детей. Б.Ю.» Павел улыбнулся. Это было даже лучше, чем прием на работу.