За последние годы кто только не перебывал у руля нашего колхоза! И все они были люди не местные, пришлые, мало интересующиеся делами хозяйства, а если честно, устраивающие из него кормушку, из которой надо было побольше урвать, пока тебя не сняли. Про таких говорят: ставленники.
Очень скоро временщики покидали разграбленные хозяйства и весело уезжали оттуда на новеньких "Волгах" в такие же новые, совсем недавно отстроенные коттеджи.
Видя такое дело, начали приворовывать и руководители рангом пониже, затем еще ниже и еще... До тех пор, пока воровство не начало носить повальный характер. Хозяйство ослабело как никогда. Вскоре помимо массового воровства появилась и проблема с кадрами руководителей. Понятно, что охотников возрождать обнищавший колхоз не находилось, а к тому же среди желающих поживиться за казенный счет разнеслась весть о "бесперспективности" нашего хозяйства. А теперь тут обнаружился и дефицит рядовых работников: население, не выдерживая испытания воровством и бедностью, стало подыскивать себе другое применение.
У большинства деревенских жителей основным источником дохода многие годы было разведение скота. Однако в какой-то момент производство мяса стало невыгодным, еле покрывая себестоимость. Рынок оказался перенасыщен, и люди начали искать другие способы зарабатывания на жизнь.
Односельчане сегодня готовы заниматься чем угодно. Например, мужчины сбиваются в небольшие бригады и отправляются на поиск шабашек. Чаще всего это строительство коттеджей.
- Наши мужики, - говорит соседка, - все на шабашках.
- А где?
- Кто в Буинске, кто в Казани, а мой аж в Москву укатил.
Еще одна область занятости - работа у местного арендатора, появившегося в наших краях года два назад. Судя по всему, дела у него идут неплохо, так как часть мужиков охотно перебежала к нему. Об этой своей работе они говорят так:
- Лучше так, чем никак.
Причем арендатор расплачивается с населением, отдавшим ему свои земельные паи, не деньгами, а производимым продуктом: сеном, зерном, мукой и так далее. Люди и этому рады. В особенности пенсионеры. Представьте себе, если бы вдруг у нас на селе объявился собственник, успевший разбогатеть в эпоху российского безвременья. Какую возможность он будет иметь для безграничной эксплуатации нашего обнищавшего населения!
Сейчас те, кто когда-то работал в колхозе, с завистью смотрят на учителей, потому что их относительно вовремя выплачиваемая зарплата кажется им значительной суммой.
- Нам об этом прямо не говорят, - говорит моя бывшая учительница. - Но за глаза называют богачами...
От общей бедности и безысходности в деревне процветает воровство. Особенно по части цветного металла. Сегодня здесь уже не сыщешь на улице завалявшегося куска алюминия.
- Я вот кастрюльку алюминиевую на улицу выставила, чтоб гусят поить. Так и ее украли! - горюет соседка.
Гарантом выживания на селе, как повелось сотни лет назад, сегодня является личное хозяйство. Почти в каждом огороде с утра до ночи видишь сгорбленные спины: прополка, поливка, война с колорадским жуком. Работают и стар и млад. Как сказал местный директор школы: "Население перевели на подножный корм".
Почти вся молодежь стремится уехать из деревни, считая, что тут для нее нет абсолютно никаких перспектив. Многие пытаются получить образование, и им это удается. Остальные просто отправляются в город на заработки.
Легко догадаться, что при таком положении дел в деревне многократно снизилась рождаемость. Сейчас в местной школе создаются крохотные классы по 5 - 7 человек. Раньше же класс считался маленьким, если в нем училось менее 15 детей. В прошлом году было объявлено, что первого класса вообще не будет.
Кто станет возрождать нашу деревню?
Мой дед всю жизнь работал в колхозном автопарке, или, как у нас говорят, "в гараже". Даже выйдя на пенсию, связей с "гаражом" он не утратил и частенько по старой памяти сюда захаживал, чтобы не отрываться от жизни и порадоваться за успехи коллег, но сейчас приходит домой молчаливым и раздраженным. Я как-то спросил его:
- Ну что, дед, как дела в гараже-то?
Прищурившись, он посмотрел на меня, сомневаясь, действительно ли я хочу это знать. Убедившись в моей заинтересованности и еще немного выдержав паузу, произнес: "Доведут они нас когда-нибудь".
Дед всегда говорит "они", потому что себя и свое поколение он считает несовместимым с тем, что ему приходится видеть сейчас. Это "они" говорит он всякий раз, когда разговор заходит о всяких напастях, одолевающих его деревню.
- Доведут! - еще раз повторил он, тыча в окошко избы пальцем и показывая на обрушившуюся стену ангара.
- Раньше мы масло свое делали, - с ностальгией вспоминает дед. - И пасека здоровенная была, и столярка. А техники-то... Я на бензовозе работал, а когда на пенсию выходил, его должны были списать. Сколь годов-то прошло, Николай, как мы на пенсии? - обращается дед к соседу.
- Пятый год.
- А на нем и сейчас ездят! Из новой техники остаются только один комбайн и один трактор.
- Пасеку разворовали, а столярка сгорела, - подводит итог дядя Коля.
Желая утолить журналистское любопытство, я прошелся по "гаражу" бывшего колхоза. Покосившиеся стены, зияющие чернотой выбитые окна, которые никто не спешит застеклить, полуобрушившиеся здания бывших складов, остовы тракторов и комбайнов - картина мрачная и удручающая.
Есть такой старый анекдот с претензией на интеллектуальность: мол, извечно русские вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?" Анекдот глупейший, но... что же делать?
Юрий ДЕНИСОВ.