Листая как-то Книгу славы ветеранов педагогического труда города Казани, изданную в 2012 году, я наткнулась на портрет директора моей 82-й школы Приволжского района Розы Гарифовны Хасановой. И живо вспомнились мне школьные годы чудесные, которые прошли в стенах этого учреждения.В книге было написано: «В школе №82 Роза Гарифовна сумела собрать вокруг себя самых сильных, передовых учителей того времени и сплотить их в дружную команду». Что правда, то правда. Учителя у нас в середине 1960-х годов и до моего выпускного были хорошие, мы их любили и уважали. Читаю дальше: «Педколлектив одним из первых перешел на кабинетную систему обучения». И подумалось: а ведь это было при мне. В школу №82 я перешла в 1965 году, успев отучиться в ее старом здании только месяц. А потом мы все переехали в новое современное здание на улице Газовой. И вскоре начали переходить из кабинета в кабинет. История была в кабинете истории, химия - в химкабинете, с таблицей Менделеева на стене. Писатели смотрели на нас с портретов в кабинете литературы. Биология проходила в кабинете со множеством цветов и скелетом... 
Экзамены сдавали в восьмом и десятом классах. После восьмого можно было поступить в техникум или профессиональное училище. И некоторые ушли из школы, решив, что быстрее смогут встать на ноги, если перейдут в другие учебные учреждения. Мальчишки-двоечники в десятый, помню, не пошли. А в выпускном классе в нашей школе решили построить обучение по системе вуза. Помню, проводили сдвоенные уроки по литературе - сразу для трех параллельных классов. Наша литератор читала лекции, а мы записывали. Разбирали по косточкам характеры положительных героев и образы лишних людей. А затем на одинарном уроке был опрос и обязательно сочинение: по Толстому - «Войне и миру», по Тургеневу - «Отцам и детям», и так далее. Почему придавалось такое значение изучению литературы и сочинению? Потому что на вступительных экзаменах в любой институт независимо от выбора факультета сочинение было обязательным. Можно было блестяще сдать математику, физику - и срезаться на сочинении. Представляете, сдал три профильных экзамена, а сочинение подвело. Прощай, мечта о высшем образовании...
Но не могу сказать, что неудача при поступлении в институт становилась в то время трагедией. Ну, провалился на экзамене в вуз - идешь работать или служить в армию. Это никого не пугало. Обычно устраивались туда, где трудились родители. Тем более что в школе мы проходили производственную практику - учились на механическом заводе, что находился недалеко, на токаря. Так что начальные навыки, полученные на производстве, у нас имелись. И от армии никто тогда не косил - два года службы были нормой для здорового парня. Таких уважали - и на производстве, и девочки. Если не удалось поступить на дневное, можно было еще попытаться поступить на вечернее отделение. Или заочное. Совместить теорию и практику. Можно было поступить на подготовительные курсы. А на следующий год снова штурмовать бастионы науки - университет и институты. Но несмотря на все эти возможности, все-таки экзаменов в школе учащиеся побаивались, чувствовали волнение и учителя - их работу ведь тоже оценивали по качеству знаний учеников. Старались, чтобы поменьше троек оказалось в аттестате, хотя в те годы среднего балла, влияющего на проходной, не существовало. Я помню, мы весь десятый класс готовились к выпускным экзаменам - учили ответы на вопросы в билетах. Никто не знал, в какой комбинации они будут представлены. И потому готовились ко всем. Нас даже спрашивали по билетам - по литературе, физике, математике, химии, истории, географии, биологии... Выпускные испытания длились весь июнь с интервалом в три-четыре дня. Всего было восемь экзаменов, и первый - непременно сочинение. Сейчас уже запамятовала, было на то официальное разрешение или нет, но блокнотиком с эпиграфами пользоваться не запрещали - чтобы точно воспроизвести фразу перед сочинением. Что я и сделала, положив маленький блокнотик в туфлю. И сумела найти подходящую фразу из Роберта Рождественского для сочинения на свободную тему. Писали мы четыре часа, и никаких перерывов на перекус. А вот с физикой я не дружила, несмотря на чудесного учителя, которого мы очень любили. Теорию еще могла вызубрить, а вот задачки решала с трудом. Но на экзамене мне неожиданно улыбнулась удача - достался первый билет, а в нем тема, которую мы и проходили первой. И каждый раз повторение на уроках начинали с нее. Короче, я считала, что повезло. Теорию расписала, а задачку мне помогли решить одноклассники. И ответила все правильно, и решение представила, и быть у меня должна была за экзамен пятерка... Но комиссия из нескольких экзаменаторов, в том числе и нашего физика, решила, что если поставить мне пять и сложить это с твердой тройкой в конце каждой четверти, то в аттестате у меня появится законная четверка, что было бы несправедливо, поскольку предмет хорошо я не знала. Поэтому комиссия поставила мне за мой блестящий ответ на первый билет четыре, а в аттестат - три. Никаких претензий я не предъявила: все было по совести. Я еще не рассказала, как мы готовились к экзаменам вне школы. Как мастерили шпаргалки - их называли шпоры. Там были и ответы на теоретические вопросы, и примеры решения задач. Их писали мелким почерком и сворачивали в трубочку или гармошкой. Кто-то прятал их в специальные кармашки, пришитые к белым передникам или к платьям под фартучком, кто-то писал на коленках, пряча формулы под юбкой. Но написав все это, многие гораздо лучше усваивали материал, ведь его приходилось систематизировать, выбирая главное, чтобы уместить на небольшом клочке бумаги. Так что шпаргалки работали в большей степени психологической защитой. Ведь в открытую ими пользоваться конечно не разрешали, а тайком не все могли. А когда отзвучали вальсы выпускного бала, случилась у меня попытка поступить на географический факультет в университет. Но увы, закончилась провалом на первом же экзамене по математике. И со 2 сентября начался отсчет моего трудового стажа. Устроили меня на завод «Теплоконтроль». Пришла я в электролабораторию, и коллеги быстро разъяснили мне, как паять печатные платы, вставляя в необходимые отверстия то резистор, то транзистор, то конденсатор. Вот бы физик наш удивился! Как говорили тогда, «забудь дедукцию, а давай продукцию». Так что необходимые для монтажника печатных плат и намотчика трансформаторных катушек навыки мной были быстро освоены. Потом была вечерняя учеба в заводском техникуме, чертежи в конструкторском отделе... А многие из моих одноклассников поступили в вузы. Скромный паренек стал военным, другой работал в атомном центре в Обнинске. Все проложили свой путь. Кто-то стал учителем, кто-то издавал Татарскую энциклопедию. В те далекие майские дни самое сильное впечатление на меня произвели слезы нашей классной руководительницы на торжественной линейке, посвященной последнему звонку. Мы считали ее железной леди, ведь она была парторгом школы. Но именно для нее, ради ее похвалы я старалась писала сочинения и высказывала там свои мысли, которые она замечала и одобряла. Лариса Федоровна долго еще работала в нашей школе. Уже потом я узнала, что она потеряла единственного сына, который был добровольцем-ликвидатором последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Он тоже учился в нашей школе и был моим ровесником. Такая вот судьба...
Экзамены сдавали в восьмом и десятом классах. После восьмого можно было поступить в техникум или профессиональное училище. И некоторые ушли из школы, решив, что быстрее смогут встать на ноги, если перейдут в другие учебные учреждения. Мальчишки-двоечники в десятый, помню, не пошли. А в выпускном классе в нашей школе решили построить обучение по системе вуза. Помню, проводили сдвоенные уроки по литературе - сразу для трех параллельных классов. Наша литератор читала лекции, а мы записывали. Разбирали по косточкам характеры положительных героев и образы лишних людей. А затем на одинарном уроке был опрос и обязательно сочинение: по Толстому - «Войне и миру», по Тургеневу - «Отцам и детям», и так далее. Почему придавалось такое значение изучению литературы и сочинению? Потому что на вступительных экзаменах в любой институт независимо от выбора факультета сочинение было обязательным. Можно было блестяще сдать математику, физику - и срезаться на сочинении. Представляете, сдал три профильных экзамена, а сочинение подвело. Прощай, мечта о высшем образовании... Но не могу сказать, что неудача при поступлении в институт становилась в то время трагедией. Ну, провалился на экзамене в вуз - идешь работать или служить в армию. Это никого не пугало. Обычно устраивались туда, где трудились родители. Тем более что в школе мы проходили производственную практику - учились на механическом заводе, что находился недалеко, на токаря. Так что начальные навыки, полученные на производстве, у нас имелись. И от армии никто тогда не косил - два года службы были нормой для здорового парня. Таких уважали - и на производстве, и девочки. Если не удалось поступить на дневное, можно было еще попытаться поступить на вечернее отделение. Или заочное. Совместить теорию и практику. Можно было поступить на подготовительные курсы. А на следующий год снова штурмовать бастионы науки - университет и институты. Но несмотря на все эти возможности, все-таки экзаменов в школе учащиеся побаивались, чувствовали волнение и учителя - их работу ведь тоже оценивали по качеству знаний учеников. Старались, чтобы поменьше троек оказалось в аттестате, хотя в те годы среднего балла, влияющего на проходной, не существовало. Я помню, мы весь десятый класс готовились к выпускным экзаменам - учили ответы на вопросы в билетах. Никто не знал, в какой комбинации они будут представлены. И потому готовились ко всем. Нас даже спрашивали по билетам - по литературе, физике, математике, химии, истории, географии, биологии... Выпускные испытания длились весь июнь с интервалом в три-четыре дня. Всего было восемь экзаменов, и первый - непременно сочинение. Сейчас уже запамятовала, было на то официальное разрешение или нет, но блокнотиком с эпиграфами пользоваться не запрещали - чтобы точно воспроизвести фразу перед сочинением. Что я и сделала, положив маленький блокнотик в туфлю. И сумела найти подходящую фразу из Роберта Рождественского для сочинения на свободную тему. Писали мы четыре часа, и никаких перерывов на перекус. А вот с физикой я не дружила, несмотря на чудесного учителя, которого мы очень любили. Теорию еще могла вызубрить, а вот задачки решала с трудом. Но на экзамене мне неожиданно улыбнулась удача - достался первый билет, а в нем тема, которую мы и проходили первой. И каждый раз повторение на уроках начинали с нее. Короче, я считала, что повезло. Теорию расписала, а задачку мне помогли решить одноклассники. И ответила все правильно, и решение представила, и быть у меня должна была за экзамен пятерка... Но комиссия из нескольких экзаменаторов, в том числе и нашего физика, решила, что если поставить мне пять и сложить это с твердой тройкой в конце каждой четверти, то в аттестате у меня появится законная четверка, что было бы несправедливо, поскольку предмет хорошо я не знала. Поэтому комиссия поставила мне за мой блестящий ответ на первый билет четыре, а в аттестат - три. Никаких претензий я не предъявила: все было по совести. Я еще не рассказала, как мы готовились к экзаменам вне школы. Как мастерили шпаргалки - их называли шпоры. Там были и ответы на теоретические вопросы, и примеры решения задач. Их писали мелким почерком и сворачивали в трубочку или гармошкой. Кто-то прятал их в специальные кармашки, пришитые к белым передникам или к платьям под фартучком, кто-то писал на коленках, пряча формулы под юбкой. Но написав все это, многие гораздо лучше усваивали материал, ведь его приходилось систематизировать, выбирая главное, чтобы уместить на небольшом клочке бумаги. Так что шпаргалки работали в большей степени психологической защитой. Ведь в открытую ими пользоваться конечно не разрешали, а тайком не все могли. А когда отзвучали вальсы выпускного бала, случилась у меня попытка поступить на географический факультет в университет. Но увы, закончилась провалом на первом же экзамене по математике. И со 2 сентября начался отсчет моего трудового стажа. Устроили меня на завод «Теплоконтроль». Пришла я в электролабораторию, и коллеги быстро разъяснили мне, как паять печатные платы, вставляя в необходимые отверстия то резистор, то транзистор, то конденсатор. Вот бы физик наш удивился! Как говорили тогда, «забудь дедукцию, а давай продукцию». Так что необходимые для монтажника печатных плат и намотчика трансформаторных катушек навыки мной были быстро освоены. Потом была вечерняя учеба в заводском техникуме, чертежи в конструкторском отделе... А многие из моих одноклассников поступили в вузы. Скромный паренек стал военным, другой работал в атомном центре в Обнинске. Все проложили свой путь. Кто-то стал учителем, кто-то издавал Татарскую энциклопедию. В те далекие майские дни самое сильное впечатление на меня произвели слезы нашей классной руководительницы на торжественной линейке, посвященной последнему звонку. Мы считали ее железной леди, ведь она была парторгом школы. Но именно для нее, ради ее похвалы я старалась писала сочинения и высказывала там свои мысли, которые она замечала и одобряла. Лариса Федоровна долго еще работала в нашей школе. Уже потом я узнала, что она потеряла единственного сына, который был добровольцем-ликвидатором последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Он тоже учился в нашей школе и был моим ровесником. Такая вот судьба...
