Бунин утверждал, что Чехов в своей жизни любил только одну женщину - Лидию Авилову.
Она тоже была писательницей. Антон Павлович познакомился с ней на ужине у издателя «Петербургской газеты» Сергея Худекова. Тот был мужем старшей сестры Авиловой. Зная, что Лидия - страстная почитательница творчества Чехова, хозяева усадили их рядом.
Возможно, и с Антоном Павловичем что-то случилось. Очень может быть... Но, сказав на прощанье: «Я опять сюда приду. Мы встретимся?» - Чехов на три года бесследно исчез из ее жизни.
За это время у Авиловой, до того уже матери годовалого бутуса, родилось еще двое детей. Муж Михаил был заботливым отцом и примерным семьянином. Но вот на праздновании 25-летия «Петербургской газеты» судьба вновь свела Лидию с Чеховым. На этот раз они сели рядом уже сами.
«А не кажется вам, - заговорил Антон Павлович, - что, когда мы встретились с вами три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки? Такое чувство может быть только взаимное. Но я испытал его в первый раз и не мог забыть. Чувство давней близости...»
Они говорили весь вечер, что едва не кончилось скандалом. Масла в огонь подлила сплетня, что якобы в ресторане в компании приятелей Антон Павлович грозился во что бы то ни стало добиться развода Авиловой, увезти ее и жениться. Лидии Алексеевне стоило многих трудов успокоить не на шутку взревновавшего супруга. Впрочем, если бы тот знал, какого высокого мнения Чехов о нравственности его жены, то мог бы спать совершенно спокойно.
Как-то в компании, где присутствовали Чехов и Авилова, зашел разговор о том, должна ли ошибка в выборе мужа или жены испортить совершившим эту ошибку всю жизнь. Чехов, не вмешиваясь в разговор, внимательно выслушал и тех, кто высказывался в подобном случае за развод, и тех, кто был против. А потом поинтересовался мнением по этому поводу Авиловой. «Надо прежде всего думать о детях, а не о себе, - заявила Лидия. - Надо думать о жертвах. А к себе не надо жалости!»
«У вас врожденная, не прописная нравственность!» - помолчав, сказал ей Чехов. Казалось бы, повторимся, при такой врожденной нравственности второй его половины мужу Авиловой не о чем и беспокоиться. Однако тучка на безоблачном прежде супружеском горизонте с некоторых пор висела постоянно. Невзирая на этот омраченный подозрениями и грозивший грозовыми разрядами супружеский горизонт, Авилова отважилась написать Чехову. Из желания избежать дальнейших скандалов, если письмо «попало бы в недобрый час», как она объясняла это потом в своих мемуарах, Лидия Алексеевна просила письма направлять ей «до востребования».
Однако о переписке дома все же стало известно. Но Авилова уверила мужа, что эпистолы Чехова важны ей прежде всего ценными литературными советами. И даже выборочно давала супругу некоторые чеховские письма прочесть. Что она писала Чехову сама? Вот этих-то писем она не показала мужу ни разу, как настойчиво тот ее ни просил. Пришлось поверить на слово, что они столь же литературно безобидны, как продемонстрированные ему чеховские. Но старшая сестра Лидии, вероятно, была не так легковерна. Потому что... Впрочем, обратимся снова к мемуарам Лидии Авиловой.
«И вдруг зашла ко мне сестра Надя и сказала с хитрой улыбкой: «Постарайся прийти к нам сегодня вечером без Миши. Смотри, только без Миши!»
Удивление Авиловой такому непременному условию длилось недолго. В гостях у сестры в этот вечер был Чехов. И у Лидии Алексеевны завязался с Чеховым разговор не только весьма оживленный, но и весьма интригующий. Лидия Авилова, ранее стоически декларирующая ненужность в несчастливой супружеской жизни жалости к себе, стала жаловаться на то, что она сама по себе в семье перестает существовать, что не быть ей писательницей, что она... Тут за ней с известием, что заболел первенец, срочно прислали из дома. Когда она, запыхавшись, вбежала в детскую спальню, то обнаружила сынишку... мирно спавшим. Как нам кажется, догадливый муж Миша все же вовремя вызвал жену домой. Кто знает, чем бы закончились в тот вечер сердечные излиния его супруги? А так всего лишь многоточием...
Когда Чехов в очередной раз навестил Петербург, а догадливый и образцовый муж был в далекой служебной командировке на Кавказе, Авилова неожиданно встретилась с Чеховым у общих знакомых на масленичных блинах. Когда гости разъезжались, Чехов вызвался ее проводить. Пропустим взаимные их пикирования в извозчичьих санках, которые Авилова с той бережливой памятливостью, что присуща только влюбленным, до мелочей воспроизводит в мемуарах «Чехов в моей жизни». Мы подходим к одной до сих пор не разгаданной загадке, оставленной нам Антоном Павловичем. Но дадим слово самой Авиловой.
«Приезжайте завтра вечером ко мне, - неожиданно для самой себя предложила я. Антон Павлович удивился.
- К вам?
Мы почему-то оба замолчали на время.
- У вас будет много гостей? - спросил Чехов.
- Наоборот, никого. Миша на Кавказе, а без него некому у меня бывать. Надя вечером не приходит. Будем вдвоем и будем говорить, говорить...»
Тут надо на минуту отвлечься от почти мопассановского сюжета, развивающегося на фоне хрестоматийно-вегетарианского портрета Чехова в пенсне и чуть ли не в футляре, внедряемого в сознание школьными прописями. Антон Павлович, что ничуть не умаляет его значения как классика русской литературы, вовсе не чурался радостей жизни. В том числе и плотских. Назвать его однолюбом тоже было бы слишком большой натяжкой. Злые языки утверждают даже, что по пути следования на Сахалин во время своего знаменитого путешествия Чехов не пропустил ни одного публичного дома. Увы! - прочитав его собственноручные письма к Алексею Сергеевичу Суворину, издателю газеты «Новое время», писанные тому с Дальнего Востока, приходится убедиться, что это отнюдь не лживые наветы на уважаемого классика. Антон Павлович так красочно живописует в сих письмах свои плотские утехи, что рядом с этим тускнеют даже Гаргантюа и Пантагрюэль, рожденные могучим творческим воображением Франсуа Раблэ. Думаем, и Авиловой было хорошо известно, что приглашает на поздний интимный ужин в отсутствии супруга она отнюдь не человека, давшего строгий монашеский обет. Теперь, получив все дополнительные штрихи к портрету классика и информацию к размышлению над этим портретом, возвращаемся к нашему сюжету в тот самый момент, когда Антон Павлович, осведомившись у Авиловой, много ли будет гостей на позднем ужине, после некоторого раздумья принимает приглашение.
На следующий вечер Авилова приготовила в гостиной ужин на двоих, живописно расположила на столе закуску, вино, фрукты, уложила детей спать, отпустила прислугу... И принялась ждать. «...Не было у меня предчувствия, что меня ждет», - записала позже в своих воспоминаниях Лидия Алексеевна. В половине десятого в прихожей раздался звонок. С заколотившимся сердцем Лидия Алексеевна поспешила в прихожую и... застыла от ужаса: это были знакомые мужа супруги Ш., которые решительно стали раздеваться, несмотря на то, что Авилова поспешила сообщить им, что муж в командировке. Удивившись поздно накрытому столу, незваные гости принялись с большим аппетитом поглощать приготовленный для Чехова ужин, не забывая запивать его вином, приготовленным для Чехова же. Бесцеремонные гости благополучно поглотили все съестное, но вместо того, чтобы теперь уж наконец откланяться, на что судорожно надеялась Лидия Алексеевна, продолжали сидеть с веселыми шутками и прибаутками. И ничуть не собирались восвояси. Между тем время шло. Десять часов. Одиннадцатый час... Одиннадцать. Было ясно, что Чехов уже не придет, чему Авилова была в тот момент только несказанно рада. Но... Вдруг в передней раздался голос Антона Павловича. Тут Авиловой, видимо, стало так дурно, что это заметили и со стороны.
«Что с вами? - крикнула ей супруга незваного Ш. - Петя! Скорее воды... Лидии Алексеевне дурно.»
Если живо представить себе всю эту ситуацию, то можно не удивляться тому, что Авиловой и в самом деле стало нехорошо. А гости как ни в чем не бывало продолжали веселиться и отпускать остроты. Чехов же, присев к столу, упрямо молчал, отделываясь вялыми фразами. Наконец гости ушли. На некоторое время в гостиной воцарилась гнетущая тишина. А потом...
«Знаете, что я был серьезно увлечен вами? - сказал Чехов почему-то гневно. - Я вас любил. Но я знал, что вы не такая, как многие женщины, что вас любить можно только чисто и свято на всю жизнь! Я боялся коснуться вас, чтобы не оскорбить. Знали ли вы это?» И он встал и посмотрел на часы.
«Половина второго. Я успею еще поужинать и поговорить с Сувориным, а вы ложитесь скорей спать. Скорей. Я, кажется, обещал еще завтра повидаться с вами, но я не успею. Я завтра уезжаю в Москву. Значит, не увидимся.»
Так окончился сладостно предвкушаемый Авиловой вечер, превращенный в кошмар никем не прошенными, как она полагала, гостями. А мне не дает покоя одно смутное подозрение: уж не сам ли Антон Павлович был автором этого «случайного» кошмара? Не сам ли он позаботился, чтобы к Авиловой так «удачно» нагрянули эти «неожиданные» гости?
Некоторое время спустя, разрезав свежую книжку журнала «Русская мысль», Авилова обнаружила там рассказ Чехова «О любви». Крохотный, в семь страничек, рассказ этот - один из чеховских шедевров. Сюжет незамысловат: молодой холостяк Алехин дружит с товарищем председателя окружного суда Лугановичем. Он радушно принят в его семье, обедает вместе с супругами, играет с их детьми. Когда Луганович занят, то он по-дружески просит Алехина сопроводить свою жену Анну Алексеевну в театр. Бывает Алехин у Лугановичей запросто, даже в отсутствии мужа. «В городе уже говорили о нас бог знает что, но из всего, что говорили, не было ни одного слова правды.» Так идиллически проходит год за годом, только с каждым годом Анна Алексеевна почему-то становится все более раздражительна и говорит Алехину все более обидные колкости. Читая этот рассказ с пылающими щеками, Лидия Алексеевна конечно сразу же узнала чуть беллетризированную свою историю. Даже отчества у них с героиней одинаковые. Рассказ кончается так: Анна Алексеевна уезжает из города навсегда. Алехин провожает ее.
«Когда она уже простилась с мужем и детьми и до третьего звонка оставалось одно мгновение, я вбежал к ней в купе, чтобы положить на полку одну из ее корзинок, которую она едва не забыла; и нужно было проститься. Когда тут, в купе, взгляды наши встретились, душевные силы оставили нас обоих, я обнял ее, она прижалась лицом к моей груди, и слезы потекли из глаз; целуя ее лицо, плечи, руки, мокрые от слез, - о, как мы были несчастны! - я признался ей в своей любви, и со жгучей болью в сердце я понял, как не нужно, мелко и как обманчиво было все то, что нам мешало любить. Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе. Я поцеловал в последний раз, пожал руку, и мы расстались - навсегда.»
Чехов с Авиловой не расстались навсегда после того злополучного вечера с незваными гостями. Отношения их продолжали оставаться ровными и дружескими. Чехов даже как-то обратился к Лидии Алексеевне за помощью: просил выбрать из петербургских изданий его рассказы, напечатанные там за многие годы. Он готовил свое собрание сочинений, но сам покинуть для этих целей Ялту не мог. Лидия Алексеевна с готовностью и радостью выполнила эту просьбу. А однажды даже примчалась к Чехову в Москву в больницу, когда он попал туда с обильным легочным кровотечением.
Балансируя в эти дни буквально на грани жизни и смерти, Чехов в больничной палате не принял ни одного рвавшегося к нему посетителя. Даже самых близких друзей. Кроме Авиловой. А в «Чайке» появился еще один литературный эпизод. Помните? Нина Заречная дарит Тригорину медальон с указанием страницы и строки из его книги... Тот находит это место в книге и читает: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Брелок с такой надписью подарила Чехову Лидия Алексеевна Авилова. Подарила инкогнито, но с явной надеждой, что Чехов догадается, кто предлагает ему взять свою жизнь. Я думаю, Антон Павлович догадался. Но не пришел и не взял. Шли месяцы, годы... Но так ни разу они не бросились друг другу в объятья.
4 июля 1904 года в усадьбе Авиловых Клекотки ждали гостей. «Я стояла в столовой, оглядывая накрытый к ужину стол, когда Миша быстро подошел ко мне, взял меня под руку и вывел на неосвещенный балкон.
- Вот что... - сказал он резко, как будто сердился, - вот что... Я требую, чтобы не было никаких истерик. Я требую. Слышишь? Из газет известно, что второго в Баденвейлере скончался Чехов. Мы этой газеты еще не получили. Так вот... Веди себя прилично! Помни!»
Она сумела при гостях не разрыдаться.
оставив Авилову по всем статьям вровень с той породой людей, к которой принадлежали Чехов, Тургенев... Иван Алексеевич Бунин отказал ей только в одном - в таланте. Наверное, он был прав. В отношении таланта литературного... Гениальный рассказ Чехова «О любви» пережил автора уже более чем на век. Лидия Авилова после смерти Чехова тоже несколько раз порывалась начать повесть с тем же названием. Но вдоволь намучившись с сочинением сюжета и придуманными героями, бросила эту беллетристику. Она просто описала все, как оно было и как навсегда запечатлелось в преданном сердце ее и в памяти, и озаглавила написанное тоже просто - «Чехов в моей жизни».
Кроме литературного, есть еще и другие таланты...
