«Могли намного больше вызволить, если было бы больше техники, больше рабочих. Все равно не хватает этого. Мы ездим, видим дома, которые даже еще не смотрели, к которым не подходили еще», – рассказывает мусульманский блогер из Казани Расул Тавдиряков, который по воле судьбы оказался в Турции сразу же после мощнейшего землетрясения. О случаях счастливого спасения детей, фактах мародерства, а также о том, как население переживает последствия трагедии он рассказал в беседе с «Казанскими ведомостями».
Расул, как вы оказались в Турции?
Попал очень просто. У меня заранее был куплен билет на самолет, я летел в Мавританию, но по воле Всевышнего оказался в Турции, потому что я должен был купить билет в Мавританию, но пока что-то думал, прямо из Стамбула закончились билеты. Были через Тунис и еще как-то, я думаю – ладно, прилечу в Стамбул, сделаю свои дела и потом куплю из Стамбула [билет].
Потом это землетрясение случилось, я уж не стал покупать [билет]. Думаю, раз уже мне Всевышний предопределил так, раз я билет купил как раз на те дни, значит, я обязан быть там. Прилетел, позвонил товарищу, сказал: «Давай съездим». Он встретил меня в аэропорту на машине и прямиком поехали в Антакью. Сначала добрались в Мерсин, здесь тоже с нашими знакомыми из организации «Красный Полумесяц» закупили продукты, вещи первой необходимости. Со Стамбула привезли мы лекарства, разные прокладки, памперсы – нас попросили. Сколько в машину влезло – закупили, и рано утром на следующий день отправились в Кахраманмараш на семи машинах «Красного Полумесяца».
Причины, по которым вы там остаетесь?
Так получилось по воле Всевышнего. Я сам по себе стараюсь такие места посещать. Был в Бирме, когда резня была в лагерях беженцев рохинья, в самой Бирме был в штате Ракхайн, пол-Африки объездил, в Сирии в лагерях беженцев был, был на Донбассе в Мариуполе, когда фактически бои шли.
Такие места для меня очень назидательные, можно сказать, философские. Когда ты видишь другую сторону жизни, когда мы привыкли к комфорту, ты видишь смерть, гибель, горе, несчастье, ты по-другому на жизнь смотришь.
Как сейчас обстановка? Судя по Вашим видео, еще находят выживших, преимущественно детей?
Да, детей находят до сих пор. В принципе, то, что я видел – они живы-здоровы. Если они в таком состоянии, то еще 2-3 дня будут находить [живыми]. Видно, что они истощенные, изнеможденные, как африканские дети. Видно чуть ли не кости. Но все равно они говорят, улыбаются.
Даже девочку, когда достали, она кричала лозунг: «Самые сильные солдаты – это наши солдаты» и «Аллах Велик». Она кричала так громко, что мы удивились, ведь она восемь дней провела [под завалами].
Дети, да, выживают. Видимо у них организм крепкий, плюс они маленького роста – меньше вероятности, что на них плита упадет, им меньше места нужно поэтому, они в этих промежутках выживают. Могли намного больше вызволить, если было бы больше техники, больше рабочих. Все равно этого не хватает. Мы ездим, есть дома, которые даже еще не смотрели, к которым еще не подходили. Благодаря нашим россиянам при мне двоих вытащили.
Ну никто не подходит! Там очень много сирийцев, они по-турецки плохо говорят. И сами турки к ним относятся, как у нас к гастарбайтерам – они приезжали, бедные, рабочие места забирают. Видно, что есть неприязнь. Видно, так не особо внимание им уделяют. Благодаря нашим ребятам – с Кавказа, с Казани есть ребята – спасли некоторых. Там были сирийцы, которые сказали, что под завалами дети. Мы проверили, послушали, начали, как говорится, паниковать, кричать, звать строителей, и началась работа. Начали вытаскивать детей. Так бы на них, наверно, внимания не обратили бы.
Сирийцы чуть робкие, чувствуют там себя людьми второго сорта и не проявляют должной активности. Думаю, там очень много можно было спасти. Понятно, что не получится так быстро, за один день все организовать – и технику из разных регионов привезти, и сформировать профессиональные поисковые отряды. В любом случае очень организовано все там, видна организация, молодцы, все работают. Всегда можно найти ошибки и сказать, что можно было лучше сделать, но как есть, так есть.
Как первый ваш день прошел в Турции?
Первый день мы были в Кахраманмараше. Там меньше разрушений было. На второй день мы поехали в Антакью. Город фактически процентов на 90 – [уверен] его не будет. Либо он разрушен, либо нужно сносить. Опасно. Трещины, наклонившиеся дома, там жить опасно. Мне кажется, это все будет сноситься. Я не профессионал, но визуально, я бы в этот дом не пошел. Периодически бывают толчки. При мне два толчка было. Опасно, когда толчки идут. Строители сразу выпрыгивают, разбегаются [от зданий]. Я тоже в это время находился рядом со зданием. Такой сильный толчок почувствовал, сначала не понял. Строители уже знают. Смотрю – все разбегаются, я тоже побежал подальше от здания.
В тот день, когда я стал свидетелем толчков, я не видел, чтобы что-то разрушилось дополнительно, но такая вероятность есть. Дома еле-еле стоят. Некоторые дома окружённые, которые видно, что вот-вот упадут. Там стоят работники и людей разгоняют, чтобы рядом не ходили, потому что обрушение может быть.
Сейчас мой товарищ сказал, что видно, как двигается, наклоняется [здание]. Просто смотрели, как дом потихоньку наклоняется.
Чего сейчас не хватает там? Рук, медикаментов, гуманитарной помощи?
Сейчас всего хватает. Еды достаточно – прямо на улицах стоят повара, готовят турецкую еду. Воды достаточно. Одежды много – никто не берет, стоит коробками, выгружают. Думаю, ничего там не нужно. Палатки, может быть. И то завозят их. Сейчас только созванивался с ребятами, говорят, что новые палатки привезли. Еще дня 3-4 назад нужны были инструменты, но сейчас уже поздно. Трактора просто все расчищают и рабочие просто достают трупы.
Как сами турки держатся? Помогают устранять последствия, искать выживших?
Местные жители фактически разъехались, некоторые остались, те, кто пытается найти либо живых, либо своих мертвых. Поэтому не хочет уезжать. Либо остаются те, кому некуда уезжать – в основном сирийцы, которые итак из Сирии убежали. Рассчитывают, что им кто-то поможет. Сейчас выборы. Поскольку они не голосуют, в первую очередь государство будет помогать своим гражданам, чтобы не было недовольства, сирийцы не знаю, куда поедут, как будут. Родственники, может [приютят], может. здесь как-то будут расселяться. Просто в палаточных городках [будут] жить рядом с городами, которые более-менее целые.
Турки и сирийцы – у них очень крепкие семейные связи. Они друг другу помогают. Когда заезжали туда в Антакью, мы ехали, и километров 50 из города была пробка. Фактически до другого города была пробка, не помню его названия. Люди все выезжали. Мне известно, что отправляли туда машины и автобусы. Ехали за родственниками или просто за людьми туда. Вывозили оттуда людей в первые дни. Кто-то там остался, думаю, когда они найдут своих погибших и похоронят их, то они выедут тоже. Даже если они там останутся, там можно прожить. Вода есть, еда есть, спать есть где, генераторы работают, телефоны зарядить можно. Элементарные условия есть.
Кто-то рискует возвращаться в свои дома? Пускают за вещами, документами людей?
В домах никто не живет, не видел, чтобы в них жили. Единственное, если чуть поднимаешься в гору, мы проехали буквально не много, там уже дома все целые – ни трещин, ничего. Люди обычной жизнью живут. Что в Кахраманмараше, что в Антакье – в горах [дома целые]. Я еще удивился, как так думал, горы, наоборот, трясутся. Но нет. Видимо там фундамент сам по себе природный – скалы. Дома сохранились, ничего им не было. Там люди до сих пор живут.
В самом городе не живут. Это очень опасно. Как сказал, толчки еще идут, и они могут обрушиться. Которые более-менее дома есть – из них вывозят [имущество]. Мы подумали, мародеры. Подошли. Оказалось, местные жители приехали на пикапах, вещи какие-то вывозят из домов.
В некоторые дома заходишь – мебель, телевизор – все стоит нетронутое. Видимо, они [жители] сами уехали, может, с перепугу, обрушений нет, люди живы остались, но почему-то все стоит. Бывает, что только стены нет. По нужде только заходят в эти дома, и видно, что все лежит, никто не берет. Ну, может, какие-то ценные вещи в самом начале мародеры забрали – золото или еще что-то, а вот такое – мебель, техника – все стоит.
Кстати, я сам лично два раза бы свидетелем, как строители находили деньги и отдавали хозяевам. Один раз мы женщину нашли. Тоже один из наших зашел по нужде в развалины, и там увидел женщину. Ее легко там было достать. И когда ее достали, строитель под кроватью нашел сумку. Открыл, а там деньги. Он передал ее [сумку] родственника. Вчера тоже на видео заснял, как спасатель нашел сумку. Я не видел с деньгами или с чем еще, но он отдал родственникам.
Какая обстановка с мародерами?
Мародерство есть. При мне два случая были.
Один был, когда мы только заехали. Полицейские били каких-то ребят молодых. Мы спросили местных [что происходит]. Они сказали, что украли мотоцикл или какое-то транспортное средство. Второй случай был, когда при нас вытащили женщину [труп] из-под завалов, и один человек сказал, что это его жена. А как раз достали его русскоязычные МЧСники из Молдавии. Мы стоим смотрим, а этот парень снимает кольца. Ничего себе думаю, человек мертвый, а он думает о кольцах. А мы стоим его оправдываем, мол, наверно, наплакался, похоронил. Но жизнь-то продолжается, может, дети остались, как-то жить надо же.
Там стояли местные, и сосед [погибшей] сказал, что этот мужчина совсем посторонний человек. Он стал его [мародера] прогонять. Выяснилось, что этот человек просто негодяй. Там были полицейские, крикнули им, и они его скрутили.
Как реагируют люди, что вы, иностранцы, там находитесь?
Люди очень сильно благодарят. Даже подходят и обнимают. Плакали, что приезжают граждане разных стран, помогают. Говорят, что чувствуют они поддержку. Из нас-то работники никакие, мы не профессионалы. Старались больше психологическую поддержку оказать. Я арабский знаю, товарищ – на турецком говорит. Общались с людьми, пытались их успокоить.