Сания Назмиева обшивает весь Тинчуринский театр

- В юности я была маминой дочкой. Наслаждалась деревенской тишиной, никуда уезжать не собиралась. Устроилась на кирпичный завод в русской деревне Кузнечиха. На самосвале вместе с другими девчатами каждый день туда и обратно семь километров пути отмеряла. Весело было, с теплотой вспоминаю то время. Но, видимо, не моя это была судьба.Однажды в наше село Чечекле заехали артисты. И вместе с одним из них пришла моя судьба. Нуретдин Назмиев в то время работал в Мензелинском театре. В наше село приехал во время своего отпуска с концертом - на «шабашку». В то время нас, молодых девчонок, учили не доверять водителям и артистам: увезут, в жизни своей потеряешься. С водителями, что до Казани едут, говорить-то боялись. А как приезжему артисту поверила, и не знаю. Словно брат, он нам весь год письма писал. А через год после знакомства, в 1974 году, поженились. Было мне двадцать два года. Я устроилась в его театр в реквизиторский цех. Бутафорские изделия и предметы скарба наших спектаклей были в моем ведении. Труппа была как одна семья. Все молодые, задорные. Гастроли тогда были в радость. Летом на речке белье стирали. От березы к березе веревки протянем и сушим... Костюмы наших артистов всегда были опрятными. Среди нас такой вот анекдот был популярен. Деревенский мальчишка бежит по улице: «Мама, мама, цыгане приехали!» Мама ему: «Ой, сынок, белье снимай!» Он: «Мама, мама, это не цыгане, это артисты». Она ему: «Тогда и веревки снимай!» Вот так. Супы варили, обедали на природе - так вся еда вкуснее. Разве такое забудешь? А в непогоду и зимой наши гастроли редко когда обходились без трактора. На нем, можно сказать, и гастролировали. Как-то зимой случилась в поле пурга. Автобус наш в снегах увяз. До деревни артисты пешком пошли - в местном клубе ждут зрители. А у меня тогда ребенок маленький был. Как осилить такую дорогу? Мы остались в автобусе. Пуржит, вьюга воет. В один момент смотрю в окно, а за ним ничего не видно. Задуло нас. Когда артисты вернулись, еле нас нашли. Снега тогда намело чуть ли не по крышу автобуса. Мы сидели, ждали, пока Нуретдин еще раз в деревню не проберется, за помощью. В 1976 году нас приняла Казань, и Мензелинский театр остался в воспоминаниях. Тогда наш театр тоже был передвижной, у него не было своего здания. Артисты репетировали в кремле, на третьем этаже башни с часами. А наши цеха и мой пошивочный располагались в подвале министерства. Вторым домом, который хоть как-то объединял нас, было здание на Профсоюзной улице. Сегодня там учебный театр Казанского театрального училища. Первое название театр получил в 1982 году - театр драмы и комедии. И только в девяностые годы - звание имени Карима Тинчурина. Оседлым, стационарным театром мы стали в восемьдесят восьмом году. По наследству нам досталось здание, где служили все известные артисты Камаловского театра. Камаловцы получили новое здание, а мы - постоянное прибежище. Сегодня Нуретдин Назмиев - народный артист Татарстана. Мой стаж в театре - сорок лет. Наша дочь Рузеля служит в театре кукол артистом-кукловодом. Театр на работе, театр дома. Муж на кухне роль учит, дочь репетирует в комнате. Сейчас дочка с мужем и нашей внучкой Камилей живут отдельно. ...И в семье, и в театре нужно сердцем гореть. Тот, кто даже временно работал в театре, навсегда опалился его огнем, вдохнул его воздух, почувствовал неземную атмосферу и притяжение Его Величества Театра, тот не сумеет забыть такую работу. Мы, как дети, верим здесь в чудо, в иллюзию, которую сами и создаем. Моя работа - праздник души. Сегодня это уже внутренняя потребность. Для каждой премьеры шью как в первый раз. Радость охватывает. Скорее хочется увидеть, какой будет сцена, спектакль. Но, работая в театре, миллионером не станешь. Помню, как-то с деньгами проблемы были. И как раз в то время удалось подработать, обшивая задники для уличного концерта. Заплатили честно, больше, чем ожидала. Пришла я домой с деньгами в руках. Говорю: «Нуретдин, я деньги получила!» А он: «Сколько?!» Я ему: «Воот!» И купюры в потолок веером. Радость была - вдвоем по полу ползали, собирая богатство. Сидя за швейной машинкой, чего только не шила. Однажды по замыслу художника сцену нужно было одеть в непривычный для декораций черный целлофан. Все кулисы из такого капризного целлофана сшивала. От острых углов он рвался. Шить его было непросто. Помню, что после этой работы я оказалась на больничной койке. Не скажешь - это я не хочу, а это не умею.Семь лет на пенсии, и работать хочу! Коллектив у нас хороший, артисты интересные. Сегодня у меня есть любимая работа, женское счастье. Представить себе другой судьбы и кого-то рядом, кроме своего Нуретдина, не могу.