На входе увидел большую афишу со своей фамилией: такого-то числа выступит известный (и другие лестные эпитеты) русский писатель-сатирик. А дальше сочинитель афиши написал буквально следующее: «О чем он будет говорить, я не знаю, но ручаюсь, что будет очень смешно».
Я не на шутку перепугался. Я никого не собирался смешить! Я подготовил серьезное выступление на серьезную тему.
Каждый писатель-эмигрант, выступающий с лекциями в американских университетах, принимает как должное, что его аудиторией бывает маленькая комната, а в ней пять-шесть студентов и пара преподавателей славистики. А тут студенты сидят на подоконниках, стоят в проходах. Еще бы - ведь им пообещали, что будет смешно и даже очень!
- У меня, - начал я, - нет ни малейшего желания вас смешить. Тема моей лекции - «Писатель в советском обществе». Советское общество - это... Я не понимаю, чему вы смеетесь. Какое из произнесенных мною слов кажется вам смешным? «Общество» - это очень смешное слово?
В зале уже стоял хохот. Я выждал длинную паузу и попытался подействовать на слушателей своей рассудительностью.
- Мне кажется, - сказал я, - вы ложно настроились. Вы решили, что я сатирик и поэтому должен говорить смешно. Но сатира сатире рознь. Есть шутники, которых называют сатириками, они выходят на эстраду и рассказывают какую-то глупость. Например, как холостой мужчина увидел объявление, что продается машинка, заменяющая женщину. Купил, принес домой, но оказалось, что это машинка для пришивания пуговиц. Смешно? Ну посмейтесь, а я подожду. Вы меня принимаете за какого-то эстрадника. Но я предпочитаю другую сатиру, в которой юмор горький, а смех сквозь слезы. Пушкин... - сказал я и сделал паузу.
Я до сих пор не понимаю, что смешного они нашли в слове «Пушкин», но и оно было встречено приступом смеха.
Когда они кое-как успокоились, я им быстро, не давая опомниться, сообщил, что Пушкин, читая «Мертвые души», смеялся не хуже их, а прочтя, сказал: «Боже, как грустна наша Россия». А сам Гоголь свою смешнейшую повесть закончил словами: «Скучно на этом свете, господа». Чтобы передать публике испытанное Гоголем чувство, я произнес последнюю фразу таким жалким голосом, что все опять залились хохотом.
Надеясь все же переломить настроение публики, я перешел к совсем грустной теме и стал рассказывать о борьбе за права человека, репрессиях, но стоило мне произнести слова «КГБ», «ГУЛАГ», «психбольница» - они заливались дружным, иногда даже истерическим хохотом.
Я совсем разозлился на публику и на самого себя и сказал:
- Я хотел рассказать вам очень серьезные вещи, но вы все равно не поймете. Поэтому я заканчиваю. Благодарю за внимание.
После лекции выстроилась длинная очередь желающих получить мой автограф.
Подошла женщина в темных очках - видимо, преподаватель:
- Вы выступали очень смешно. Я никогда в жизни так не смеялась. Тем более последний год, с тех пор как похоронила мужа.
Охранник, который единственный в зале держался сурово, попросил автограф и пообещал:
- Я расскажу о вашей лекции жене. Она будет очень смеяться.
Я уезжал домой, огорченный тем, что серьезные мысли, столь прилежно мной подготовленные, никак не пригодились. Но потом подумал, что такого успеха у меня никогда в жизни еще не было...
Владимир Войнович
Писатель-сатирик,
ФРГ