Ползавода, если не две трети, пьет прямо во время смены. Кто бегает за водкой через дыру в заборе. Кто втихаря пьет технический спирт, получаемый для протирки особо точных и оптических деталей. А кто - Бориса Федоровича, то есть знаменитый клей БФ, предварительно выбрав из него резину. БФ вонюч, но бьет наповал. Когда запасы того, другого и третьего кончаются, в ход идет бражка, которая зреет на антресолях в раздевалке в
20-литровых бутылях, завернутых в телогрейки. Или одеколон «Тройной», тоже бьющий наповал. Его нужно разбавлять, после чего он приобретает молочный цвет. И лучше всего закусывать кусочком рафинада. На худой конец принимается лосьон «Огуречный» с питием и закуской, как шутят работяги, в одном стакане. Я мало отстаю от них. Правда, попробовав БФ один раз, больше его не пью. Но «Тройной» и «Огуречный» идут с похмелья на ура. А что делать? Не похмелишься - не сможешь работать. Или отдашь Богу душу. Такие случаи на заводе бывают.
Почему мы так пьем? Я задаюсь этим вопросом, когда в очередной раз пытаюсь бросить пить. И прихожу к выводу, что многим из нас просто нечего терять.
И правда, чего нам особо терять? Хрущобу в панельном доме, где слышно, как писает соседка сверху, вынужденная пускать струю по стенке унитаза из-за паршивой звукоизоляции? Или работу, которая давно обрыдла? Или жену, с которой неохота спать и не о чем говорить?
Завод - самое серое время в моей жизни. Это все равно, что смотреть черно-белый телевизор, когда у всех давно уже цветные.
Работая на заводе, я научился пить одеколон и лосьоны. А от неимения денег стал практиковать данные напитки, и когда было нужно опохмелиться, и когда «добавить», причем уже вне заводских стен.
У меня еще получается контролировать запои. Но если я впадаю в них, то это длится не менее недели. И два дня отходняк. В эти дни на работу, конечно, не хожу. Тревогу за последствия прогулов глушу водкой. Теперь это мой самый предпочтительный напиток, хотя вино и пиво еще не совсем вышли из употребления. Бутылку водки на второй или третий день загула выпиваю в течение 20 минут, после чего идет следующая бутылка, потом третья, четвертая и так далее, пока не упаду. Сплю пару-тройку часов. Затем все повторяется заново. Бывает, после недельного запоя на кухне скапливается гора бутылок, которые потом я сдаю за несколько заходов. Иногда, чувствуя, что вот-вот залечу в «русскую болезнь», я готовлюсь: добываю больничный. Накупаю, чтобы потом не бегать, водки и запираюсь в своей комнате. Семья в это время, жена и сын, ходят на цыпочках. Потому как ко мне в такие времена лучше не соваться. Семья у меня еще есть. Но пройдет совсем немного времени, и жена уйдет, забрав сына. После чего тормозов у меня станет еще меньше.
Мои попытки бросить пить слабы и безуспешны. Похмелье или, по-научному, абстинентный синдром, когда на тебя набрасывается трясучка, сердце готово выпрыгнуть из груди, а бессонные ночи становятся страшнейшей пыткой, теперь постоянное явление. А этот синдром - признак вступления во вторую стадию алкоголизма. Как и способность много выпить. Я почти всегда в состоянии депрессии. Готов сорваться на крик и ругань в любую минуту. После рюмки стресс снимается, но с удвоенной силой набрасывается на тебя, когда ты протрезвеешь. Поэтому пьешь снова и снова, не переставая.
Однако завод - это еще цветочки. В конце восьмидесятых меня пригласили работать в кооператив. Причем на такую должность, где сам себе хозяин. Вот тут пошли и ягодки...