Автора издания «МК» Еву Меркачеву называют исследовательницей жизни заключенных. Так, например, она побывала в семи российских колониях для пожизненно осужденных, беседуя с их сотрудниками и заключенными, и описала, как меняет людей тюрьма, в своей книге. Журналист-расследователь сегодня – член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека и продолжает свою деятельность по изучению жизни осужденных в зонах, в том числе, чтобы помочь им.
В беседе с «Казанскими ведомостями» Ева Меркачевав рассказала о том, что происходит сегодня в российских зонах, о «ждулях» и фанатках преступников и стоит ли при отправке заключенных в зону СВО спрашивать согласие на это у их жертв.
Ева Михайловна Меркачева
«Моя миссия не увидеть, а рассказать»
Как вообще так получилось, что вы настолько погрузились в освещение пенитенциарной системы России?
Погрузилась в изучение пенитенциарной системы только потому что проводила расследования и была специалистом именно по журналистским расследованиям.
Так случилось, что большинство этих расследований были связаны с тюрьмой. Почему это происходит? Потому что преступники рано или поздно попадаются в тюрьму. А потом выяснилось, что львиная доля преступлений совершается в самой пенитенциарной системе.
«Львиная доля преступлений совершается в самой пенитенциарной системе»
Я помню было несколько громких историй моих. Это было расследования про тюрьму, по итогам которых были сняты документальные фильмы, много передач. Самый яркий случай был, когда освободился заключенный из брянской колонии. Это был бизнесмен, банкир. Он рассказал, как он сидел и что там происходило. И как он даже за большие деньги мог покидать не просто пределы этой колонии и ходить в рестораны на воле, но он мог даже за границу летать. В общем, большой резонанс получился, и мне стали после этого много писать, рассказывать, в том числе сотрудники этой тюремной системы.
Мне кажется, моя миссия заключалась в том, чтобы не просто все это увидеть, но и рассказывать людям об этом.
Как правозащитник вы работаете и с жалобами и просьбами заключенных. Понятно, что все жалуются на разные вещи. Но есть ли какие-то общие проблемы для российских тюрем? Истории с пытками стали ли реже?
Часть жалоб и просьб у нас решается прямо на месте, потому что зачастую это бытовые вопросы — не отвели к доктору, не дали матрас. Если вопросы не решаются, тогда пишем обращение в прокуратуру, обращение в центральный аппарат ФСИН. Опять же я публикую все. Зачастую боятся не запросов, а именно публикаций.
«Общая проблема российских тюрем – переполненность».
Общие проблемы для российских тюрем есть. Одна из проблем — это переполненность СИЗО. Люди спят на полу, им не оказывается должная медпомощь. Вообще, нарушаются их права как раз из-за переполненности. В целом, проблема не только для СИЗО, но и для колоний — с медицинским обеспечением. Не хватает лекарств, врачи зачастую формально относятся к своей деятельности. Не часто вывозят людей в гражданские больницы для обследований. У человека за решеткой выбора нет.
Истории с пытками не стали реже. Они периодически появляются. Я боюсь, что если система станет более закрытой, а мы видим тенденцию именно про это, то пыток будет еще больше.
«В 2015 году Меркачева опубликовала свидетельства многочисленных нарушений в единственном женском СИЗО Москвы, после чего следственный изолятор был проверен руководством ФСИН. По итогам проверки ситуация с правами заключенных в СИЗО значительно улучшилась». Это фрагмент вашей биографии из сети. Как вы можете охарактеризовать сегодня взаимодействие правозащитников и управленцев ФСИН? Много ли историй, где «ситуация значительно улучшилась»? Насколько эффективны проверки правозащитников?
У нас [правозащитников] был такой продуктивной период, когда мы взаимодействовали с руководством УФСИН. Благодаря этому нам удалось закрыть VIP-камеры в Матросской тишине. Удалось избавить от жутких камер, которые там же были. Удалось избавить много бизнесменов от пресс-хат (на тюремном жаргоне это тюремная камера, в которой администрация с помощью сотрудничающих с ней заключенных создает невыносимые условия для неугодного ей арестованного, чтобы выбить показания или поставить на место – прим. Ред.). Да, и вообще, пресс-хаты стали уже редкостью.
Если мы говорим про Москву, то в московских изоляторах больше не бьют. Если говорить про регионы, то было несколько историй, когда мы узнавали, что там начальники колоний – садисты. Мы рассказывали об этом. Выезжала независимая проверка, которая неожиданно могла нагрянуть и взять видеозаписи, и все это подтвердилось. Потом несколько таких садистов потеряли место работы. Ситуация в целом в результате улучшилась.
«У нас был такой продуктивной период, когда мы взаимодействовали с руководством УФСИН».
Каждый раз когда идет взаимодействие, это благо для всех, потому что если мы каждый идем в свою сторону, если УФСИН нацелен говорить, что «нет, это правозащитники все преувеличивают», или даже врут, то это ни к чему не приведет.
Часто ли вы встречаетесь с мнением «зачем улучшать условия для преступников, ведь они преступники»?
Очень многие считают, что тюрьмы должны быть страшными, чтобы другим не хотелось туда попасть. Это ошибочное убеждение присутствует, в том числе, у представителей власти. Эти люди не владеют статистикой и не видели, что называется, как все происходит на земле. Не знакомы с исследованиями ученых российских, в первую очередь.
Российская тюрьма — это, понятное дело, всегда наказание. Но дает ли она шанс на исправление?
— Исследования показывают, что чем лучше условия содержания, тем меньше вероятности, что человек вернется за решетку. Поэтому суровость наказания не пугает преступника. И вообще люди не совершают преступления не потому, что боятся наказаний, нас удерживают совершенно другие факторы – такие, как мораль.
«Понять природу страшных и жестоких преступников — важно»
Интервью с жестокими преступниками, с маньяками. Существует мнение, что их не должно быть вообще, что о людях таких не должны говорить и упоминать, не то, что давать им слово. У вас такие интервью есть. Можете сказать, с кем из преступников, чьи дела широко освещались, вы беседовали и ваше мнение — зачем нужны интервью с ними?
У меня им посвящена книга «Град обреченных». Понять природу этих преступлений очень важно. Благодаря этим интервью, мне удавалась ответить на вопросы, которые задаются в обществе и которые задавала я.
Я пришла к выводу, что есть несколько категорий страшных и жестоких преступников. Первая категорий — люди психически нездоровые, то есть все, кто совершает жестокие преступления, имеют отклонения в психике. Эти люди совершали все свое страшное под воздействием болезни. Они бы могли оказаться на принудительном лечение, но экспертиза посчитала, что они были вменяемыми, именно в этот момент совершения преступления. Повторюсь, они все психически-больные, и разговаривая с ними, я в этом убеждалась. Они деградировали в основном в то время, когда находились в заключении.
В своей книге Ева Меркачева описала жизнь в самых страшных российских тюрьмах – для пожизненно осужденных.
Есть часть людей, которые совершали преступления, потому что они были маргинальны. То есть отсутствие воспитания, образование, которое они тоже не получили, их окружение, когда все близкие пили.
Один из ярких примеров — людоед Бычков, который в маленьком городишке совершал свои преступления. Он как раз из такой маргинальной семьи. Правда, закончил учебу и поступил [учиться] на медбрата. Учился в медицинском училище. Маленький, щуплый, никому неинтересный, внимания никогда не привлекал. Сначала он стал убивать собутыльников, а потом уже всех подряд.
«Маньяк Бычков как раз из такой маргинальной семьи».
В разговоре с ним я как раз поняла, что его желание – доказать, что он вообще чего-то стоит. Он себя называл Рембо, смотрел разные фильмы, а когда посмотрел фильм по Первому каналу про племена майя, про то, что они съедали сердца своих жертв, он стал делать то же самое. Все это про то, что маргинальная личность пыталась доказать, что имеет право на жизнь.
Делать интервью с такими людьми нужно, чтобы мы понимали, что такие люди есть среди нас. Чтобы мы могли вовремя оказать этим людям помощь, тем самым обезопасив себя. Для того, чтобы мы не были равнодушны, для того, чтобы мы уделяли большое внимание воспитанию и образованию наших детей.
Есть ли страх во время таких интервью? Какие эмоции при встрече с подобными персонажами? И бывала ли жалость?
Никакого страха у меня никогда не было. Эмоции были разные. Присутствовало сострадания, особенно, когда речь шла об убийцах и бандитах 90-х. В основном, все они раскаялись. Пришли многие к вере, они рассказывали, как это все происходило. Они до сих пор все это переживают.
Было сострадание к людям, которые совершили свое преступление на бытовой почве, в состоянии аффекта. Люди даже до сих пор поверить не могут, что они совершили. Я помню мужчину, это был чукча, который в состоянии алкогольного опьянения, а именно на них алкоголь влияет по-особенному, поджег юрту, где сгорела вся его семья. Он мне рассказывал, что он этого не мог сделать, что любил дочку, сына и мать, а сгорели абсолютно все. Есть объективные доказательства, что это совершил он, просто он был настолько пьяным.
Сострадание я испытываю, но также понимаю, насколько опасно бывает для разных людей использовать спиртные напитки. Также испытывала сострадание к парню, который гулял со своей девушкой, и на них напали на улице трое мужчин, они хотели изнасиловать девушку. У него был с собой нож, потому что был такой... хулиганистый. Он их всех убил.
«Галявиев хотел привлечь внимание и показать, что имеет право на жизнь»
Вы бывали и у напавшего на казанскую гимназию №175 – это для нашего города, республики просто огромная незакрытая рана. Его привозили для экспертизы в Москву. Он жаловался на что-то вам как правозащитнику? Какое впечатление на вас произвел?
Ильназа Галявиева я видела несколько раз. Он произвел такое впечатление, что все-таки он человек нездоровый. То есть не такой прямо, чтобы совсем не в себе, но явно с нарушениями психики. Иногда он бравировал, говорил странные вещи. Он рассказал, как в камере он забрался на железную решетку и бросился вниз. Звучало это странно, и этот рассказ говорил о том, что он неадекватный человек.
«В какой-то момент Галявиев поймал звездность.
Кто-то ему передал, что в соцсетях много групп создается в его поддержку,
появляются вопросы про него».
Тоже хотел привлечь внимание и показать, что он имеет право на жизнь. Жаловался он на то, что ему не приходят письма. В какой-то момент он поймал звездность. Кто-то ему передал, что в соцсетях много групп создается в его поддержку, появляются вопросы про него. Он почувствовал себя антигероем нашего времени. Стал спрашивать про письма от его поклонников.
Поклонников у него было много, и они были не совсем здоровыми. Помню, одна из поклонниц мне угрожала в переписке. Она говорила, что если я не буду сообщать всю информацию о нем, высылать видео, которые доказывают, что он в порядке, то у меня будут проблемы. Потом была сочувствующая поклонница, которая говорила, что ему нужно собрать деньги на адвоката. Потом она написала, что к ней пришли сотрудники полиции, то есть они ее промониторили в соцсетях.
Это очень странное и страшное явление – поклонницы у таких, как Галявиев. Знаю, что они не только объединялись в чаты, но и в этих чатах тоже собирали ему деньги на защиту. И как оказалось, поклонницы есть не у него одного. Вы писали о фанатках Битцевского маньяка Пичушкина. Что движет такими людьми — поклонниками, на ваш взгляд?
Этими людьми движет нездоровое любопытство. Они имеют проблемы. Я считаю, что хорошо бы понимать, на что они способны, если они выбирают таких людей своими героями. Хорошо бы провести такой анализ и составить портрет подобных людей, потому что кто знает, что будет дальше.
Женщины-«ждули» пишут письма заключенным и хотят, чтобы их долюбили
А как понять женщин, которые пишут заключенным письма? Вы знаете истории такие с благополучным исходом?
Я знаю истории женщин, которые пишут письма. Человек в неволе может много времени уделить женщине, а недолюбленной это нужно. Говорит это об общей культуре отношений, а точнее ее отсутствии. Женщины цепляются за всех подряд, в том числе, за тех персонажей, которые туда попали. Есть, конечно, женщины сострадательные, которые узнают какую-то историю, проникаются и хотят помочь. Многие прихожанки храмов пишут письма, чтобы просто поддержать человека за решеткой, а не любовные.
Есть истории с благополучным исходом – несколько мужчин, которые переписывались с женщинами, а уже когда вышли, то женились на них. Есть и неблагополучные истории.
Совсем недавно я встретила женщину, она бывший следователь. Долгое время помогала парню, который сидел. У них были отношения, они поженились, когда он еще был за решеткой. У них вместе трое совместных детей. Недавно я ее встретила и спросила, как у нее дела. Она рассказала, что муж бросил с тремя детьми на руках. Хотя она красотка невероятная, а также очень образованная.
Женщины зря думают, что мужчины будут чувствовать какую-то ответственность перед ними.
«Эти люди агрессивные и жестокие, и непонятно, как они могут себя повести в любой момент»
Вы встречались с заключенными, которые решили отправиться на СВО? Как вы относитесь к такому искуплению преступлений?
Я отношусь к этому плохо, потому что не спрашивают потерпевших, согласны они или нет. Так бывает, что у какой-нибудь женщины, у которой преступник убил сына, и ему дали срок 15 лет. А потом она узнает, что через год он отправился в зону СВО. Она спрашивает: а как же мой сын, а кто-то за него наказание еще понесет.?
Также я отношусь плохо, потому что зачастую эти люди агрессивные и жестокие и непонятно, как они могут себя повести в любой момент.
Кроме того, права этих людей нарушаются на разных этапах, когда они туда отправляются. На самом деле, мне кажется, минусов очень много. Эти действия подвисают в законодательном поле и потом это еще не раз всплывет. Потому что не было ясности, не было понимания, почему кого-то отправили, а кого-то нет.
Сейчас я могу рассказывать истории, когда люди сообщали о пытках над ними в колониях, возбуждались уголовные дела на надзирателей, а потом этих людей вывозили без согласия. Если человека бросают, то и дела больше нет.
