Василий Васильевич Кивалкин
Фото из личного архива
Моя бабушка Вера Андреевна родилась в 1890 году и прожила 91 год. Замуж вышла поздно - в 30 лет. Со своим мужем Василием Васильевичем Кивалкиным, моим дедом, они прожили 30 лет. Его я никогда не видела - он умер за год до моего рождения. Но бабушка всю свою жизнь рассказывала о деде мне и брату - его внукам. Она очень хотела, чтобы мы знали, какой он был замечательный человек.
Бабушка с дедом были очень разные. Она - городская барышня. Модно одевалась по тем временам, имела гимназическое образование, ходила в театр, на концерты. У деда было два класса церковно-приходской школы. Родом он из села Коротни Казанской губернии, ныне Марий Эл. С 9 лет был отдан в люди. Работал на местном лесопильном заводе. Места там были лесные, и он хорошо освоил лесопильное дело. Приходилось и на плотах плавать вниз по Волге - село было на ее берегу, недалеко плоты вязали. Потом был приказчиком у купца-мануфактурщика. По литературе нам знаком приказчик в основном как плутоватый малый. Но дед был не таков, и скоро купец доверил честному парню закупку товаров на Нижегородской ярмарке.
По каким-то делам его занесло в Казань, в земство, где бабушка работала машинисткой. Рано потерявшая отца, она зарабатывала на жизнь сама, подрабатывая еще и тем, что грамотно печатала диссертации профессорам университета, поэтому считала себя бесприданницей, отказывая состоятельным кавалерам, если случалось знакомиться с ними на балах в Дворянском собрании, например.
Вера Андреевна Кивалкина
Фото из личного архива
Высокий, всегда в косоворотке и сапогах, большой шутник, дед чем-то приглянулся ей, и в 1920 году они поженились. Деда поставили заведовать лесопилкой в Коротнях, поскольку, когда прогнали после 1917 года хозяев, специалистов, хорошо знавших лесное дело, не оказалось среди работавших там, а дед знал его с детства. Он перевез к себе на родину бабушку. Венчались они в сельской церкви, а жить переехали в городок Козьмодемьянск, что напротив села, чтобы избежать конфликта сноха - свекровь. В этом городке родилась моя мама Любовь. Когда мама выросла, на пароме, ходившем по Волге между городом и селом, ездила в гости к отцовской родне. Четыре двоюродных брата были ее товарищами по детским играм и молодежным посиделкам. Все они погибли на Великой Отечественной войне.
А дед, заведуя лесопильным заводом, был уже на заметке в министерстве химической промышленности, потому как лесопилка поставляла скипидар. Его стали назначать в другие леспромхозы Вятской губернии.
Жили своим хозяйством. Завели лошадь, корову, свиней, кур. Бабушка, считавшаяся теперь домохозяйкой, научилась управляться со всеми своими подопечными. Корова давала по три ведра молока в день, и дед часто подкармливал рабочих на лесопилке этим молоком. Корова была норовистая, дед ее побаивался, а бабушка, выходя к ней, всегда держала в кармане вареную свеклу. Однажды забыла, и корова прижала ее к забору! В общем, рассказы о домашних животных были тоже постоянной темой бабушкиных воспоминаний.
Потом дед получил назначение на севере Вятской губернии. Там уже хозяйство не заводили, а мама пошла в школу. В отпуск домой в Козьмодемьянск ехали на лошадях 200 километров, потом на пароходе до села. Но в 1932 году дед получил новое назначение, и возвращались назад они уже на поезде, от которого все местные жители разбежались: они впервые видели такое.
Новое назначение уполномоченным по снабжению было очень ответственным: дед должен был из Казани отправлять на химкомбинат в Бондюгу на Каме все, что было необходимо для производства и для работавших на нем. Теперь это город Менделеевск. Жили они в трапезной бывшего Федоровского монастыря в Казани. Если из Бондюги ехали командировочные, то останавливались в семье деда. Конечно, приезжие распечатывали бутылочку, но бабушка поставила деду условие: «Если будешь выпивать, я от тебя уйду». И дед дал ей слово не пить до тех пор, пока дочь не окончит школу. Теперь у него рядом с тарелкой стояла минеральная вода. Бабушка всегда восхищалась этим, поскольку трезвенником он не был, но работа требовала ясной головы. Однажды на химкомбинате решили воспользоваться его удаленностью и стали делать приписки, а разницу делили. На деда завели дело. Он уже подумывал отравиться уксусом от позора. Но у него дома хранились целые горы накладных на отправленные товары и был в этом большой порядок. И когда он принес их к следователю, татарину (это всегда подчеркивалось), тот, изучив их, закрыл дело и завел другое - на тех, кто в Бондюге занимался махинациями.
Во время Великой Отечественной войны у деда была бронь, по предписанию он должен был любой ценой обеспечивать работу химкомбината. Однажды он купил для производства какой-то сплав на рынке у спекулянта с рук.
Его схватили, потому что за продавцом следили и тот признался, кто у него покупал ценное сырье. Деду опять грозил арест, но он показал следователю свое предписание и сказал: «Какая мне разница, за что меня посадят: за покупку у спекулянта или за то, что не обеспечил завод сырьем». «Иди и не попадайся больше», - ответил следователь и отпустил его. «А я и не попадался», - был ответ деда. В годы войны за квартирой снабженцев наблюдали - не везет ли чего уполномоченный по снабжению в свое хозяйство? Мама, идя из университета, видела наблюдателей - «топтунов». Но дед говорил: «Спите спокойно».
Когда к ним подселили эвакуированных из Воронежа, дед, имея в своем распоряжении лошадь и возчика, развел с ними на берегу Казанки огород, где посадили картошку, поэтому не бедствовали, да еще и эвакуированным доставалось. Бабушка все это не раз рассказывала мне, потому что гордилась дедом. Она приводила его любимые приговорки: «Со беседушки я шел в голубой рубашке». Даже в 50-е годы он носил косоворотку и сапоги, считая эту одежду самой правильной для мужчины. А фотографироваться не любил, поэтому его фотокарточек осталось очень мало.
Дед хорошо считал в уме, и бабушка говорила: «Ему бы образование - и он мог бы стать большим человеком». И добавляла: «Он был самородок». Она всегда была рядом, когда это было возможно, потому что его работа требовала разъездов по леспромхозам. Но когда дед был дома, это были шутки, внимание и дружеские подколы.
«Она думала, что булки на деревьях растут», - шутил он в адрес бабушки, и она не обижалась.
Когда моя мама окончила школу, дед снова начал пропускать по рюмочке, ведь его обещание не пить было лишь на время учебы дочери. У него обострилась язва. К тому времени семья переехала в другой дом. В том дворе жил хирург Иван Домрачев. «Я тебя взрежу!» - грозил он деду, а тот во время отпуска хирурга стал лечиться у травницы, и язва прободилась. Умер дед в Шамовской больнице в 59 лет.
Он остался в памяти дочери, моей мамы, образцом мужчины, отца, работника. Я никогда не слышала от бабушки, что друг друга они любили. Вместо этого она говорила: «Существует привязанность». И песня «Может быть» в исполнении Гелены Великановой, часто звучавшая в то время по радио, была словно подтверждением бабушкиной «формулы любви»:
Только мне все кажется,
Ну почему-то кажется,
Что между мною и тобой
Ниточка завяжется…
Ах, что это за ниточки,
Про то никем не сказано.
Только мне все кажется,
Что я к тебе привязана.
