Уже 12-е сутки мы в Берлине. Столица рейха окружена нашими войсками. Но бои не стихают. Кругом свистит и воет, стоит кромешный ад, все смешалось, день и ночь слились. Бойцы смертельно устали и засыпали прямо у своих орудий, когда немного стихало.
Враг не сдавался и пытался любой ценой удержать свою столицу. С этой целью были мобилизованы все: от 15-летних мальчиков до 60-летних стариков. Снайпера и фаустпатронники немецкие причиняли много хлопот: потери в людях и технике были немалые. Но ничто не помогало гитлеровцам. Наши войска уже подошли к самому центру Берлина - к Рейхстагу.
З0 апреля немцам был предъявлен ультиматум и шли переговоры между фашистским и советским командованием о капитуляции немцев во избежание дальнейшего напрасного кровопролития. Но фашисты, нарушив все правила международной дипломатии, застрелили советского парламентера, ехавшего к ним с белым флагом. Переговоры были прекращены. Но и огня не было ни с той, ни с другой стороны.
Вдруг стало тихо, непривычно тихо. Не верилось своим ушам, привыкшим слышать непрерывный гул артиллерийской канонады, грохот от взрывов бомб, снарядов и мин, свист пуль.
В ночь на 2 мая наша первая батарея 76 миллиметровых пушек продвинулась на два квартала и заняла позиции у перекрестка возле Александр-платц. Не спалось в эту короткую майскую ночь. Люди на батарее думали о конце войны, о скорой встрече с родными и близкими, о празднике светлого мая, о весне и цветах.
Забрезжил рассвет, и поднималось чудесное майское утро второго дня. В четвертом часу утра мы вдруг заметили людей в гражданских плащах, бесшумно, прижимаясь к стенам домов по обеим сторонам улиц, шедших к нам. Павел Кравченко, наш балагур и весельчак, заметил у одного из них торчащий из-под плаща ствол автомата. Присмотрелись внимательно: все они были вооружены с ног до головы. Фашисты! Нас сорок, а их не менее ста. Положение усугублялось еще тем, что, продвинувшись ночью вперед на два квартала, мы не заметили впереди себя пехоту, которую надо было поддерживать огнем и колесами.
Мы встали у орудий, а немцы идут. Расстояние между нами сокращается: 200, 150, 100 метров... Фашисты решили, что батарея спит. И в тот самый момент, когда люди в плащах бросились к пушкам, наш огневой Петр Синельников скомандовал: "Картечью огонь!" Все три орудия выплюнули смертоносный металл, полетели гранаты. Немцы явно не ожидали такого поворота событий. Оставив лежать на перекрестке до тридцати человек, фашисты откатились.
Но опасность не миновала: враг получил подкрепление (уже без плащей) и стал нас окружать. Одно орудие пришлось повернуть стволом туда, где, казалось, были свои.
Отбили еще одну атаку, вторую, третью. Немцы стали прорываться в боковой дом. Пустить в него врага - значит бросить орудия.
Получаем приказ: "С автоматами и гранатами - все на защиту дома!" У пушек остаются лишь по два человека: наводчик и заряжающий. У двух подъездов дома разгорелся жестокий бой: пошли в ход не только автоматы и гранаты, но и приклады, стулья и кулаки. Но силы были неравные. Вот пал сраженный любимец батареи Кравченко, нет уже в живых радиста Юрченко, истекает кровью богатырь Кузя, который подносил тяжелые ящики со снарядами, как корзины с грибами. С яростью отбивается с горсточкой солдат от наседающих фашистов мой командир орудия Николай Стародубцев. Вцепившись в немца, сжав его горло, вместе с ним упал еще один наш, потом второй, третий. Получил ранение (к счастью, легкое) и наш "огневой" Синельников.
В этот критический момент послышался за углом лязг гусениц: то шли на наши два орудия танк со свастикой и самоходка серо-зеленого цвета. Старший лейтенант Синельников сам встал у орудия. У прицела второго орудия, на другой стороне улицы, стоял я, 18-летний наводчик.
Танк выскочил на перекресток в ста шагах от нас и не сразу заметил наши орудия, стоявшие между колонн в подъездах домов. Бронебойных и подкалиберных снарядов не было. Искать смотровые щели, моторную группу и целиться в них, как нас учили в запасном полку, в тылу, тоже некогда. Главное - не промазать! И по команде: "Фугасным огонь!" - посылаю снаряд, затем второй, для верности и третий. Второе орудие делает то же самое. Смотрим: танк закружился на месте, вдруг из него повалил густой дым, а затем - пламя огромной высоты. Самоходка, заметив это, не решилась выскочить на перекресток. Немецкий танк горит. Мы только немножко успокоились - вдруг длинная автоматная очередь из-за горящего танка. Пули как горох застучали по броневому щиту моей пушки и чуть было не сгубили нас самих: одна пуля ранила в руку моего заряжающего Уланова (бывшего председателя колхоза с Алтайского края), другая попала в смотровую щель и отбила отражатель панорамы, третья прожгла мою гимнастерку и прошлась под погоном правого плеча, а четвертая сбила пилотку, чуть "пригладив" мои кудри. Бросив гранату, старший лейтенант "достал" танкиста-автоматчика.
Немецкий танк продолжает гореть, а гул нарастает уже с другой стороны улицы, где у нас только одна пушка. Он все ближе и ближе. То идут танки: один, второй, третий, пятый... Все решили умереть, но не сдаваться.
Только услышали команду "Фугасными беглым огонь!", как в этот самый момент заметили на первом танке маленькую красную звездочку. Она становилась все ярче и больше. То шли советские танки Т-34. Они, не останавливаясь, прошли вперед мимо наших орудий, стреляя на ходу в врага. Через час немцы начали сдаваться. Они заполнили все улицы, ведущие к перекрестку. Возле сгоревшего танка росла куча из немецких автоматов, винтовок, гранат и фаустпатронов. А стены близлежащих домов становились белыми: чуть не из каждого окна дома вывешивались белые простыни, наволочки, полотенца и просто белые тряпки.
Мы стояли у своих орудий, заряженных и направленных стволами в немцев, теперь уже безоружных, и впервые рассмотрели, почувствовали всем сердцем, что стоит чудесный, солнечный майский день, и вспомнили нашу далекую Родину и праздник Первомая.
Нас осталось 12 человек, и среди них наш командир, герой дня, Герой Советского Союза старший лейтенант Петр Андреевич Синельников.
Валентин Даутов, бывший наводчик 44-го артполка ЗЗ СД ЗУА.