ОТРИЦАТЕЛЬНАЯ ЕДИНИЦА
В начале 80-х Шуткевич был самой необходимой деталью человеческого механизма НИИ. Директор распоряжался сотрудниками, главбух - фондами, сотрудники пилили науку, секретарша крутила хвостом, сантехник Палыч мрачно пил, иногда работал. Шуткевич же оставался стабильно отрицательной единицей. Был он тощ, морщинист, извилист, лживые глаза смотрели преданно. Истории к нему липли вроде как сами собой.
Молодежь приходила в НИИ поучиться уму-разуму. На пути оказывался Шуткевич. Он оправлял засаленный пиджак, приобретал развалистую членкоровскую походку и скучным голосом долдонил прописные истины. Студенты быстро все понимали и бежали за пивом.
Одна недотепистая студенточка никуда не пошла. Зато в активе имелись милое курносое личико, подпрыгивающие округлости под кофточкой и походка винтом. Шуткевич предложил подробно рассмотреть тему у него дома, благо жена по летнему времени была на даче. Студенточка сделала хлоп-хлоп глазами и согласилась. По дороге Шуткевич, размахивая руками, рассуждал о Фрейде, которого никогда не читал. Студенточка охала и кивала, хотя не читала и даже не собиралась. По дороге она, повинуясь барственному жесту Шуткевича, купила пиво и две пучеглазые селедки иваси.
Дома было жарко. Джентльмен Шуткевич содрал мокрую рубаху, под которой оказалась впалая волосатая грудь, и предложил последовать его примеру. Под кофточкой у студентки было нечто, но не лифчик. С пивом и сельдью малосоленой раздевание шло быстро, дело стремительно двигалось к главному. Студенточка уже готова была показать теоретику Фрейда его практическое применение в профессиональном исполнении, когда в двери забрякал ключ и на пороге появилась жена Шуткевича, нагруженная помидорами и луком.
Муж сидел на диване. На коленях у него замерла слабо одетая, но бурно дышащая богиня.
- Ага! - привычно объехидилась жена, - опять! Что, практику привел проводить, фаллоимитатор?! Про Фрейда небось заправлял, душегуб? - и с этими словами ловко, привычно, со скоростью печатной машинки затыкала его в лицо селедочной головой...
Душегуб со скорбным лицом молча сносил тычки и не пытался сопротивляться. Студенточка в углу с визгом ввинчивалась в джинсы.
* * *
В НИИ, как и положено, пили все. Но попадал в истории только Шуткевич. После очередного братания со страдальцами в вытрезвителе Шуткевич гладил свой масленый кафтан, покупал дешевую шоколадку и являлся на работу к восьми утра. Там он начинал уговаривать секретаршу дать ему почитать институтскую почту. Грызя шоколад, секретарша соглашалась. Шуткевич привычно выуживал из кучи писем послание из медвытрезвителя и, выпросив также фирменный ниишный конверт, садился за печатную машинку. На бумагу ложились строгие и печальные слова: "...Трудовой коллектив, рассмотрев на профсоюзном собрании недостойное поведение товарища Шуткевича... принял решение... поставить на вид" ("объявить выговор", "лишить премии" - ответы варьировались).
При этом на испитом морщинистом лице Шуткевича появлялось постное благостное выражение, он томно закатывал глаза, барабанил пальцами, и мнилось ему, что пишет он о ком-то другом, а в душе уже закипала волна праведного гнева.
Затем он ловко подделывал подпись директора и отправлял письмо в вытрезвитель. Меры были приняты.
* * *
Суперпроисшествие с Шуткевичем произошло в командировке в одном из отдаленных районов республики. Злоупотребив местной самогонки, он пошел искать добавки. Местная ресторация была давно закрыта. На стук Шуткевича она ответила упорным молчанием. Тогда научный работник пошел прямо к зданию райкома партии и мощно забарабанил в дверь, брызгая слюной и вопя:
- Открывайте, народные нахлебники!
Народные нахлебники не открыли, зато вышел суровый милиционер и конкретно ввалил Шуткевичу по шее. Затем приехала "канарейка", и мастер-пьяница поехал ночевать в привычное для себя место. По дороге обиженный Шуткевич ворчал на милиционеров:
- У-у, красноперые, душители свободы...
В районном вытрезвителе он всю ночь напролет горланил "Эту песню не задушишь, не убьешь...", а утром, заплатив штраф и за койку, пристыженный, вернулся в Казань. На этот раз письмо пришло раньше Шуткевича, и профсоюзное собрание долго клеймило и пинало незадачливого борца за демократию, а он притворно хныкал.
* * *
Для исправления Шуткевича по разнарядке с какой-то заводской ДНД отправили сжигать тайные маковые делянки. Дело было поздним летним вечером. Дружинникам раздали красные повязки, и они цепочкой пошли через поле - выгонять страждущих. Два милиционера на обочине готовили канистры с керосином. Было душно, Шуткевич вырвался вперед, чтобы побыстрее оказаться на краю поля, и, неожиданно споткнувшись об узловатый корень, рухнул в мак. На шум тут же прибежали два дружинника и навалились на Шуткевича с радостным криком:
- Поймали наркошу!
Шуткевич пробовал вырываться, кричал:
- Да свой я, свой, дружинник из НИИ!
Затем фонарик осветил потрепанное лицо Шуткевича, переместился на рукав - красной повязки не было.
- Колумбийский картель тебе свой! Смотри, Монь, уже обдолбанный, - радостно заорал дружинник, награждая страдальца пинком тяжелого рабочего спецботинка по мосластому клячьему заду.
Ошибка выяснилась лишь в местном пункте ДНД. Усатый капитан долго смеялся, потом извинился и предложил сходить в баню. Там они выпили по стакану вина, и уже через час распаренный Шуткевич, повиснув на мощном плече милицейского, тараторил:
- А я что? Я - за! Наркомания - зло, хотя ее у нас и нет. И пьянство зло! А милиция - это стр... стр... страж порядка. Да я любого алкаша своими вот руками! - и тянул в сторону моргавшего капитана тощие волосатые руки.
* * *
Когда Шуткевича провожали на пенсию, на последнюю официальную пьянку пришел весь НИИ. На прощание ему подарили набор позолоченных рюмок, хлопали по плечу, директор гуднул:
- Нужно будет "Эссенциале-Форте" - заходи, добудем...
После этого в коллективе год было тоскливо, от меланхолии все начали даже работать и защищать "диссеры". А затем на работу устроился Шуткевич-младший, молодой, но уже подающий надежды сотрудник.
Во всех смыслах.
Артем СЕРГЕЕВ.
