Редкий, теплый, весенний дождь падал на землю.
Она не хотела идти домой, пока муж не ушел на работу. Отсюда, из парка, ей был виден подъезд. Ровно в 9 он выйдет, и тогда она сможет встать с этой мокрой скамейки, зайти в свою квартиру и залезть под горячий душ.
Вчера, как всегда, как и в прошлые разы, она сказала мужу, что поедет к сестре. Если задержится, то останется ночевать. Она и в самом деле сначала ехала к Ольге. Звонила домой, "подтверждая прибытие". А потом повторяла сестре - уже в который раз? - инструкции по поводу того, что сказать мужу, если ему вздумается перезвонить ночью.
Ольга безнадежно качала головой: она давно махнула рукой на младшую, не понимала, что с ней творится, но знала - говорить, ругаться, убеждать, спорить сейчас, весной, - бесполезно.
- Все-таки ты ведьма, Танька, - только и вздыхала. - Бесы тебя крутят, полнолуние заводит!
Ах, да если бы она была ведьмой - разве не смогла бы справиться с собой?! Ведьмы - сильные, сами кого хочешь закрутят, а тут...
Она знала, что ее ждут. И тот, кто ждет, - тоже не может справиться с собой в эти весенние ночи. Восемнадцать лет подряд - с той самой, первой. Они оба помнят ее до мельчайших подробностей, вплоть до запаха - она тогда случайно разлила пузыречек с лавандовым маслом...
...Открыла своим ключом дверь - и тот же запах окутал ее. Об этом ей тоже приходится здесь заботиться. Двухкомнатная малогабаритная квартира. Когда-то она жила в этой коммуналке, комната пятнадцать метров. Диван-кровать, кухонный столик, малютка-холодильник "Иней", книжные полки, древняя радиола "Серенада". Вот, собственно, и вся обстановка.
Сложнее всего было найти этот самый "Иней" - сто лет как не выпускают. Но ничего, нашли. А радиола чудом сохранилась у нее на даче.
Так. Кажется, все на своих местах: разложенный диван застелен клетчатым покрывалом - как тогда. На столе - бутылка водки - тогда они купили ее у таксиста за десятку. Четвертушка черного подсохшего хлеба. Баночка сардин. Он тогда сказал: "Важна не закуска! Важна идея закуски!"
На диване - черный томик Хемингуэя. Первый том из издания 68 года. Открыт - правильно, на 85-й странице. "Кошка под дождем". Как тогда.
...Когда они оба поняли, что им невмоготу без своего прошлого, купили эту ее бывшую квартиру. Обставили так, как было восемнадцать лет назад. У него - милая, заботливая жена, двое детей. У нее - верный, доверчивый муж и сын. Сложилось все - и с работой, и с семейной жизнью. Не бедствуют, с деньгами.
Но почему же, о господи, почему никак не могут расстаться они со своей шальной молодостью, с этим запахом лавандового масла, с этим весенним дождем за окнами, что за напасть такая каждую весну, что за тоска?! Ведь глупость же несусветная, патология, сумасшествие: двое немолодых уже людей играют самих себя двадцатилетней давности...
"Серенада" была давно и бесповоротно сломана - приходилось обходиться современной техникой. Она поставила кассету - и молодые, немыслимо сейчас молодые София Ротару и Йак Йола запели: "Лаванда, горная лаванда... столько лет прошло - но помним я и ты..."
Она всегда приходила сюда раньше его - так требовал "сценарий". Тогда он тоже пришел ночью. И долго не мог найти ее дом. Фонари в этом глухом переулке не горели никогда - он искал ее корпус, светя себе зажигалкой.
Сначала она должна была не пустить его: с какой стати?! Да он ей никогда и не нравился, и не знала она его толком, и приперся без приглашения! Откуда запомнил адрес? Накануне у нее был день рождения, пригласила весь свой институтский отдел, он был у них новеньким, но пришлось пригласить и его - так уж было у них принято.
Значит, запал? Да не так, чтоб сильно... Но почему же в эту ночь так потянуло к ней?
...Потом они до четырех, до пяти утра будут разговаривать - обо всем и ни о чем. Потом... потом будет "Кошка под дождем": на спор наизусть будет читать своего любимого старину Хэма, и она малость обалдеет, потому что никак не ожидала от него такой прыти. А потом он скажет: "А хочешь, я выпрыгну для тебя в окно?!"
А она хмыкнет и скажет в ответ: "Пожалуйста, прыгай. Я тоже могу. Ты забыл, что у меня первый этаж?"
И оба будут хохотать, а потом - действительно-таки вылезут в окно, прямо под весенний дождь. И найдут какую-то драную дворовую кошку, и притащат ее домой, и покормят остатками сардин из банки. Правда, кошка потом сбежит, не вынеся гостеприимства.
Она сидела на клетчатом пледе и ждала. Тогда не ждала, сейчас - ждет. Он придет с минуты на минуту. Он никогда, никогда не опаздывает - все эти годы. С тех пор как поняли, что им не прожить без своего прошлого. Как бы ни было прекрасно настоящее.
...А утром она аккуратно убрала кровать, прислушиваясь к тому, как он бреется в ванной, напевая. И счастливо, победно улыбалась. Кто сказал, что время не обманешь?! Ну вот же, смотрите, у них же - получается!
Правда, в окно уже не вылезешь: у него давно побаливает поясница, у нее скачет давление.
Эти несколько дней - три, иногда четыре, редко пять - в году были ИХ днями. И они не хотели да и не могли просто делиться ими с кем-то еще.
Домой возвращалась, когда муж уже уходил на работу. Вечером рассказывала, что у Ольги опять семейные неприятности и ей, сестре, приходится поэтому утешать и ночевать. Ну, врала, врала, конечно. Ну, виновата. Но что же поделать с собой?
...Это была третья ночь, и все было как всегда: Хемингуэй, "Лаванда", баночка сардин и бутылка водки. Только он не пришел. Она прождала всю ночь, не смыкала глаз. Они звонили друг другу только в самых редких, крайних случаях. Сегодня был именно такой.
Позвонила. Выслушала все, что ей сказали по телефону. Слепо положила трубку мимо аппарата. Вышла из квартиры, забыв запереть за собой ненужную уже дверь.
...И снова сидела в парке, возле своего дома, на скамейке, с которой был виден ее подъезд. Через пятнадцать минут выйдет из дома муж и уедет на работу. Тогда она сможет наконец войти.
А пока весенний дождь смывает остатки грязи возле сосен и кленов. И у нее уже мокрые волосы, плечи, лицо. Не от слез - от дождя. Плакать она не в состоянии. Плачут - там. Милая, заботливая женщина и двое детей. В другом, чужом для нее, родном для него, не в их - не в "весеннем доме"...
Он разбился сегодня ночью, когда ехал к ней. Был абсолютно трезвый. Не мог, даже теоретически, заснуть за рулем. Дорога - пустая, ночная. Что случилось - не знает никто. Но машина сгорела так, что опознавать было уже практически...
И только каким-то сверхъестественным чудом уцелела там одна вещь. Томик Хемингуэя - первый из издания 1968-го года, "Художественная литература", черный такой, он всегда возил его с собой.
...Она увидела, как муж выходит из подъезда. Встала, стряхнула с себя капли дождя. Сейчас она вернется домой. Наверное, это был последний в этом году весенний дождь - ведь завтра уже наступит лето. Весна кончилась.
Прошлое - тоже.
Ирина СТРЕЛКОВА.
