А еще я, Григорий Сергеевич, высокий, худощавый и широкоплечий мужчина крепкого среднего возраста с благородной сединой. Говорят, что похож на Клинта Иствуда, и неизвестно, для кого это комплимент. А когда в компании беру в руки гитару, то все женщины - мои. По крайней мере, все женщины строительного треста. А мне и не нужны все, достаточно одной, той самой, молодой, студентки, для которой я из неподотчетного левака оплачиваю квартиру. Раньше тоже была студентка, но и эта, новая, не хуже. С ней хорошо. По работе часто езжу в командировки, но насколько часто, знаю только я сам.
А жена... Почему-то она всегда с сумкой. Не с сумочкой, как студентка, а именно с сумкой, из которой торчит то булка, то хвост скумбрии. А дома она растрепанная и в криво застегнутом халате. Сколько денег ни приноси - все ей мало, куда только тратит? Как на дело: друзей там пригласить, запчасти или новый лодочный мотор купить или на бензин - нет и нет. А вот на стенку новую, да не простую, а испанскую - всегда пожалуйста! А смысл в этой испанской стенке? Все равно та же клееная стружка, что и наша. Или вазу на пол - пять тысяч отдали за изделие неизвестного человечеству современного китайского кооператора, черт бы его побрал.
А иногда посмотришь на нее, когда домой с работы идет, спешит, оступается - и теплая волна по телу: ко мне спешит, меня, гада, кормить и всячески ублажать.
И почему я только живу с этой женщиной?»
***
«А на кой черт мне, еще, в принципе, молодой бабе, сдался этот петух гамбургский? Двадцать лет прожили вместе, а до сих пор лампочки в доме я вкручиваю. Все экономит, а сам думает, что спички копейку стоят, как раньше, сигареты и то я ему покупаю. И ведь как был прорабом, пил портвейн с кильками в вагончике - так прорабом и остался. В носу вон до сих пор ковыряется. И друзья у него такие же - пошли бы культурно в ресторан, с женами, сухое вино под легкую музыку... Так нет, наберут пельменей подешевле, водяры и засядут на кухне до утра. Шпротами все обои перемажут. И будут ржать как лошади!
А слово «индюк» он пишет с мягким знаком! И в какой ты его костюм ни одень, как ему брюки ни гладь... Дома, дай ему волю, давно бы гараж с пристанью устроил - то какой-то бюрократор-карбюратор притащит, то в холодильнике у него эти червячки белые мерзкие - опарыши - для рыбалки. И это рядом с тем, что сами едим! Насилу уговорила новую стенку купить, старую даже на помойку стыдно было выносить. Обошлась она недорого, причем - Испания! (А не какой-нибудь там Мухосранск.)
А то бренчать на своей гитаре начнет среди приличных людей и петь козлетоном - все делают вид, что слушают, плюнуть боятся, потому что начальник! Конечно, денег домой всегда приносит достаточно, что верно, то верно, не нуждаемся - но ведь не в деньгах счастье! Вернее, не только в них. А поговорить по душам на кухне после вечернего чая, помечтать, кем сыновья вырастут, - нет. Уставится в свою программу «Время», как будто президент не выступает, а лично ему что-то рассказывает. Мужчин он, видишь ли, воспитывает! Младшему на день рождения подарил зажигалку за шестьсот рублей, воспитатель! А чтобы сынуля не курил вовсе папиросы эти проклятые - это, мол, давай, мать, ты воспитывай. В армию детей добровольно отправил - где же это видано? Станут они там тебе мужчинами, станут, дождешься, папаша. За наркотиками еще гонять тебя, старого, будут.
А все его командировки... вот смеху-то, шиты белыми нитками. С этой рыжей молокосоской уси-пуси полгорода его видели. Сама интереса ради издалека посмотрела - без слез и не взглянешь: суповой набор с маникюром. Да она, пока Гришка в настоящие командировки мотался, в ночной клуб с каким-то типом на иномарке ездила три раза. Люди доложили.
А я еще вполне. Причешусь, приоденусь - до сих пор оглядываются. В ванной, бывало, посмотришь в зеркало - все на месте, все в порядке, как и не рожала, не горбатилась по коммуналкам с этим, пока квартиру не дали. И ничего, что люди все по отчеству - Ольгой Александровной - называют.
А только вот другой раз утром встанешь, завтрак готовишь, он - спит, конечно, а вдруг забормочет так жалобно, застонет во сне - нелегкая все-таки жизнь у мужика. Все-таки свой. Положи рядом десять пар носков от разных мужиков - его сразу отличу. По запаху.
И все-таки зачем я с ним живу?»
***
«Санек, привет! Пишу тебе уже сорок пятое письмо, по два в месяц, как договаривались. А значит - год прошел и дембель близок и неизбежен, как мировая революция. И ждет меня Казань с распростертыми объятиями, и будем мы с тобой с бутылкой в руке и колбасой в зубах штурмом брать женские общаги. Вот визгу будет на Пионерской! Батину зажигалку берегу, хотя, знаешь, курить бросил - вредно. Начал собирать тут подарки своим. Отцу купил самоучитель игры на гитаре, а то бренчит на трех аккордах как маленький, матери - махровый халат, чтобы не ходила в разном рванье. Как они там? Батя все перья распускает и гуляет втихую, а мать деньги транжирит и ворчит или что-то изменилось? Так же по-прежнему оба сидят на МТС-овских номерах, считая их самыми надежными и доступными?
...Вазу эту китайскую еще не разбил? Вот приеду - вместе с балкона выкинем, а то домашний кинотеатр поставить некуда.
...Что ни говори, как вспомнишь их - теплее на душе становится. Классные у нас старики, соль, блин, земли. Хорошо, когда есть семья, когда тебе есть куда вернуться. И пусть ворчат, лишь бы были...
...А в остальном все у меня нормально. Но вот одно скажу: приеду, надо на работу устроиться, снять квартиру и жить отдельно. Не знаю пока как, но - по-другому.
С дембельским приветом твой брат и собутыльник Серега».
Владимир ДЪЯКОНОВ
