Ну кому, скажите, понравится, если каждую субботу повторяется одна и та же картина. Мать с сыном-подростком - студентом какого-то казанского колледжа, появляются на нескольких машинах ближе к вечеру с кучей гостей. Ставят автомобили куда придется, начинают топить баню, разжигают мангал, включают на своем участке мощные прожекторы, врубают музыку - и до утра ор, визг, писк! Особенно не давал всем покоя сын хозяйки дачи - здоровенный неуемный белобрысый парень, который обычно был заводилой молодежной компании и постоянно придумывал шумные и пустые развлечения.
Вначале соседи пытались подружиться с новичками и найти с ними общий язык. Ходили к матери с пирогами, семенами и первыми ягодами, деликатно намекая в процессе беседы, что они здесь не одни, в каждом домике, мол, полно стариков и детей, которые приезжают в выходные на природу за тишиной. Но после того как эта энергичная дама чуть за 40 весом под 90 килограммов однажды рявкнула на свою ближайшую соседку: «Хочешь тишины, закрой на втором этаже окно и ложись спать!», ходить с уговорами к новичкам перестали и больше с ними не здоровались. Впрочем, терпели это безобразие садоводы недолго...
Пожар у новых соседей произошел в конце мая, когда в обществе одновременно отключили свет и воду. Настоящие садоводы в таком случае бывают предельно осторожны, стараясь пораньше лечь спать. Эти же опять собрались гудеть всю ночь, жарить шашлыки и бегали по даче со свечками. Проснулась аллея в третьем часу ночи от вопля: «Соседи горят!» Ближайшая к новичкам соседка выглянула в окно и обмерла! Светло как днем, вокруг дачи с ведрами в руках суетятся люди-тени. А дощатая мансарда на втором этаже уже вовсю трещит, горя открытым пламенем. Слава богу, в ту ночь быстро примчались три пожарные машины и сгорели только мансарда да баня на том злополучном участке.
Вся аллея потом долго обсуждала, как вела себя в экстремальной ситуации хозяйка горевшей дачи: бегала за своим великовозрастным сыном, который пытался тушить пожар из лейки, уговаривала его не лезть в огонь. А потом заставила парня сесть в машину и укатить с гостями в город. Сама же утром в одной ночной сорочке, на которую набросила куртку, в прострации бродила по пепелищу, пытаясь найти уцелевшие вещи, принимала дознавателей, следователя и соседей, приходивших выразить свое сочувствие.
После того пожара аллея вздохнула спокойно. Погорелица почему-то преимущественно одна или с престарелым родственником принялась потихоньку восстанавливать свою дачу и как-то сразу вся поникла. «Я так радовалась, что по выходным мне будет куда поехать, - в который раз исповедовалась она соседям. - А тут такое несчастье. Ну чем я Бога прогневила?» «Словно не знает чем, - шептались те друг с другом. - Бог все видит!»
Когда дачу почти восстановили, погорелица вдруг надолго исчезла. На аллее уже стали поговаривать, что она собирается свою зараставшую дачу продать, как вдруг однажды возле нее остановилась «Газель», из которой хозяйку выкатил на инвалидной коляске сын. Садоводы ахнули: как же они оба изменились! От пышной дамы осталась едва ли не половина, ее глаза запали, руки высохли и повисли как плети. А сын выглядел повзрослевшим, осунувшимся, будто много пережившим и совсем-совсем другим. На этот раз на участке работал только он: убирал бурьян, приводил в порядок дачу, разбивал грядки и сажал овощи. А мать сидела в коляске, слабым голосом советуя сыну, что делать дальше. И никаких друзей, гулянок и застолий! Теперь на дачу они приезжали только вдвоем и только в теплую погоду.
- Сынок боится за меня и очень волнуется за мое здоровье, - рассказывала мать соседке. - Он со мной такое пережил…
Дальше соседка услышала исповедь, от которой ее бросило в жар. Не зря, видно, медики утверждают, что все болезни от нервов... После пожара погорелица начала жаловаться на желудок. Что ни съест - боли, изжога, тошнота, расстройство... К врачам она ходить не любила, лечилась только народными средствами, но боли усилились. По совету подруг на какие только диеты не садилась - все бесполезно. Когда же заметила, что катастрофически худеет, серьезно испугалась и пошла-таки по врачам. После УЗИ ее отругали, дескать, где она была раньше, и велели мужаться. Диагноз прозвучал как приговор: рак почки третьей стадии, нужна срочная операция.
- Сын переживал больше меня, - продолжала мать. - Я же у него одна, и он у меня один. Его отца, если встречу на улице, не узнаю. Мы с сыном привыкли жить вдвоем. А тут встал вопрос: что с ним будет, если меня не станет?
Операция-то прошла успешно. Но радовались мать и сын недолго. Пришла вторая беда - начала отказывать другая, здоровая почка. Врачи сказали, нужна трансплантация и донор, ищите. Сестры - родные и двоюродные, храбро предложившие свою помощь, не подошли. Оказалось, что донором почки мог быть только сын.
- Представляете, мой ребенок! Но как мать я не могла согласиться с тем, что у моего сына вырежут здоровую почку и пересадят мне. И никогда бы не согласилась. Однако мне становилось все хуже. Однажды вечером от дикой боли в пояснице упала, потеряла сознание и очнулась уже в реанимации. Оказалось, там я лежала уже третью неделю. О том, что операция по пересадке почки от сына прошла успешно и она, кажется, приживается, врачи сказали мне не сразу... Как и о том, что в реанимации мы лежали с ним рядом. И он, мой трудный ребенок - хулиган, грубиян, нигилист, который однажды чуть не загремел в колонию для малолеток и от которого отказались все учителя, спровадив его в строительный колледж, просил врачей: «Маму только спасите...» А мне потом говорил: «Мама, ты только выживи, пожалуйста... Ну как же я без тебя?»
Девятнадцатилетний сын стал для матери сиделкой, домработницей, кухаркой, другом. Он, живший с ней как у Христа за пазухой, научился делать ей уколы, ставить систему. Раздобыл коляску и гулял вечерами с мамой в ближайшем сквере. Участковый врач ставила его всем в пример и советовала парню пойти в медицинский. Самой же большой радостью для него стала просьба матери отвезти ее на любимую дачу...