Скамейка отпущенных грехов

Скамейка отпущенных грехов

news_top_970_100

Ушли работники работать, школьники учиться. И тех и других в наши дни кот наплакал.

Мария Ивановна присела на скамейку у подъезда. На улице было теплее, чем в квартире пятиэтажной хрущевки: городские власти все еще не давали команды включить отопление, а может, ее не давали те, кто сидел еще выше.

Мария Ивановна выглядела древней старушкой: обувь стоптанная, одежда потертая, зубные протезы, давно требующие коррекции, пакли седых распущенных волос, дочерью неровно подстриженных. Ну, в общем, баба-яга на российской пенсии. Чистый утренний воздух, запах опавшей листвы навеяли легкую грусть.

Мимо в длинном пальто непонятного цвета проковылял Иван Грачев из соседнего дома. Он поприветствовал Марию Ивановну кивком головы.

- Грачев, - крикнула она, - что это тебя совсем не видать? Все еще не женился? А каким ты был молодой, сколько бабенок погубил! Как вспомню твои сильные руки, так сердце сладко замирает.

- Маша, когда мы любились и молоды были, тогда жили и были людьми. Только любя, человек исполняет свой долг на земле. Цель любого живого существа - исполнить этот долг!

- Иванушка, ты философ, а тогда только играл со всеми и всех бросал. И меня разлюбил, дурачок...

- Ну что же, жизнь - это и есть игра. Кто этого не понимает, тот страдает. А любовь тем хороша, что ее не бывает много и она не вечна - это закон. А долго любить - только любовь погубить.

- Эх, каким ты был, Ванюша, таким и остался!

Грачев, не прощаясь, прошаркал дальше, слегка опираясь на палочку, которую перед каждым новым шагом аккуратно выставлял вперед.

Мария вспомнила непокорный чуб Ивана, склонившегося над нею среди цветов с трепетно дрожащими лепестками, его синие глаза, которые сейчас стали серыми, высокую густую душистую траву, нагретую за день солнцем, гул пчел и других насекомых, щекотание деловито сновавших по коже ее девичьей груди и живота муравьев.

«Конечно, это была любовь», - размышляла она. Короткая по времени, она заставила ее быть требовательной к себе самой, стать чище и добрей к людям. Ведь только человек влюбленный отторгнет вирус лжи и фальшивую подделку и преодолеет свой природный эгоизм.

Мария Ивановна глубоко вздохнула, посмотрела вслед Ивану…

Ее любовь была безответной, но состояние влюбленности оказалось для Маши, как сейчас понимала Мария Ивановна, небесполезным. Любовь возвысила ее, помогла преодолеть кочки и другие препоны на ее жизненном пути. Грачев, наверное, прав: их любовь, глубокая и безумная, скорее всего, сгубила бы обоих, своим жаром сожгла бы их физические и душевные силы. Любовь нужна и хороша, если она коротка и не навязана, согласилась с Грачевым Мария Ивановна.

Она продолжала витать в облаках своей единственной и настоящей в жизни любви, как услышала шелест автомобильных шин по асфальту.

- Бабушка, бабушка, это мы к тебе приехали! Ты нас ждала? - кричала выскочившая из легковушки внучка Юля. Она подбежала к бабушке и, уткнувшись головой в ее мягкий живот, пухленькими ручонками обхватила ее, прижалась всем телом.

Вслед подошла дочь Марии Ивановны, держа в руках цветы, которые так гармонировали с ее серыми глазами, и полиэтиленовый пакет.

- Мама, дай я подарю цветы бабушке, - Юля схватила букет маленькими ручонками и протянула его Марии Ивановне. Старушка прослезилась и неловко вытерла глаза рукавом пальто, чтобы не заметил ее слез вышедший из машины зять.

- Здравствуйте! - приветствовал он. - Как ваше драгоценное здоровье и здоровье Поликарпа Матвеевича?

- Спасибо, у нас все хорошо. Дед с утра ушел на Казанку удить рыбу. А я вот дышу воздухом.

- Мама, зря вы с папой не поехали с нами. В саду так хорошо! Мы и баньку истопили, и в домике было тепло, - сказала дочь, протягивая пакет, - здесь немного моркови и свекла.

- Спасибо, приходите завтра после работы - я борщ наварю. Заходите в дом, у нас каша гречневая с молоком.

- Спасибо, Мария Ивановна, - ответил зять, - мы спешим, Юлю в садик завезем и на работу.

Они уехали. Мария Ивановна осталась сидеть на скамейке с пакетом у ног. На душе было спокойно, опять нахлынули воспоминания…

Подошла Фарида апа, соседка по лестничной площадке. Когда-то Мария Ивановна работала с ее мужем в одном цеху на оборонном заводе. Иногда вместе с ним возвращалась ночью домой после авралов. Это обычно происходило в конце месяца или квартала, когда нужно было выполнить план.

Однажды он предложил ей выпить премиальный спирт от мастера. Она, дура, согласилась, хотя раньше никогда его не пробовала. Что было потом, помнила смутно. Помнила какие-то густые заросли у забора, качающуюся ночную луну и противный луковый запах изо рта Искандера…

Очнулась она на другой день. Сильно болела голова. Это был первый день нового месяца, и им, работавшим в последние дни сверхурочно, дали по два дня отгулов. Муж уже ушел на работу. Она встала, пошла в туалет, но трусов нежно-розового цвета с синей полоской на себе не обнаружила. Искала и под матрацем, и под подушкой - их нигде не было.

«Спросить, что ли, Фариду, - думала она сейчас, - не находила ли она случайно давным-давно розовые трусики?» Но спросила другое:

- Фарида, где ты покупаешь панталоны, не на вьетнамском ли рынке?

- Ну что ты, Маша, я донашиваю старые. Особенно люблю те, что подарил мне Искандер. Однажды он пришел с работы весь такой пьяный, что не в силах был даже вынуть подарок из своего кармана.

И шепотом добавила:

- Это трусики, такие красивые с полоской по краю, они и сейчас на мне.

Мария Ивановна так не смеялась давно, уж последние пятнадцать лет точно. Говорят, смех заразителен. Ей вторя, начала смеяться и Фарида апа. Мария долго и до слез смеялась, вспомнив то похмельное утро и свой страх из-за улики о супружеской неверности.

news_right_column_240_400