В пригородной деревне Аметевой, носящей ныне несколько измененное название, жила столетие назад одинокая дворянская вдова Дарья Ивановна Домбровская.
Получала вдова пенсион по мужу, крохотный, ежели жить с семьей и платить за квартиру, но семьи у нее не было, а домик, в коем она жила тихо и мирно, был ее собственным. А много ли надо пожилому человеку, прожившему более полувека, когда все, что с ним должно было произойти в этой жизни, уже случилось? Нет, не много. А скорее всего - малость, чтобы не голодно и не холодно дожить до положенного срока. Так что двухсот с небольшим рубликов пенсии в год Дарье Ивановне вполне хватало. Не хватало одного: немного тепла. Чтобы рядом было живое существо, пусть бессловесное и даже хвостатое. А может, наоборот, было этого тепла в душе Дарьи Ивановны в избытке, а вот расходовать его оказалось не на кого. Так или иначе, Домбровская нашла выход из положения: пускала на постой всяких уличных собак и кошек.
В сочельник перед Рождеством Христовым сходила Дарья Ивановна в баньку, вернулась уже под вечер вся такая благостная, с румянцем на дряблых щечках, попила чайку из самовара, угостила ливером своих хвостатых постояльцев, закрыла оконные ставни, присела на сундук в уголке залы да так на нем и уснула.
Прошло Рождество, новогодний праздник, но с сочельника в деревне никто более Домбровской не видел.
Стали волноваться соседи - уж не померла ли?
Поутру собрались, приотворили одну из ставень, глянули в комнату - не видать ничего.
Заявили властям: так, мол, и так - не выходит что-то из дому хозяйка который день. Уж не случилось ли чего?
А власть в деревне какая? Верно, староста. Ну, взял староста с собой двух понятых - умный был, грамотный, два класса приходской школы имел в активе - и взошел с ними в дом. То, что обнаружили в зале, они никогда не видели даже в кошмарных снах: в захламленной комнате с изгрызанной мебелью и загаженным полом, в уголке, на сундуке, окруженном шестью собаками и двумя кошками (причем собаки и кошки находились между собой явно в дружеских отношениях и, если можно так сказать, общались, выказывая полное взаимопонимание), лежали «остатки тела г-жи Домбровской, от которой осталась часть ниже пояса с ногами и отдельно валялась кисть руки с костью до локтя» (Камско-Волжская Речь, 1909, №74, воскресенье 4 января, «Хроника», стр. 3)
- Съели барыню! - ахнули понятые и ломанулись вон из дома. За ними не задержался и сам староста.
Весть, что в своем доме была съедена своими же собаками и кошками одинокая пожилая женщина, облетела всю деревню. Люди стали сторониться бродячих кошек, а собак и вовсе обходить за версту.
Добралась эта весть и до Казани; примчали мигом репортеры, пропечатали ее в своих газетах, и пошла она гулять по камским и волжским просторам, а от них - и далее.
Что же до Дарьи Ивановны, то, конечно, схоронили ее, вернее, то, что от нее осталось, чин-чином, но - в закрытом гробе.
Жалели ее деревенские: тихо жила вдова, зла никому не делала, только добро. Вот и собак бездомных привечала да кошек; кормила-поила их, кров дала, а они ее раз - и съели. И пошто ей такая планида? Хотя у нас на Руси ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Даже малое.
Да и кто бы сомневался...
Леонид ДЕВЯТЫХ.
