Погожим летним днем мы, ветераны Вахитовского района Казани, плыли на маленьком пароходике по Волге. Этот прогулочный рейс до Студенца нам подарил речной порт. Настроение было приподнятое. Мы беседовали, смеялись, пели. Особенно задорно пела седоволосая женщина с моложавым лицом. Это была Тамара Павловна Смирнова, с которой я вскоре познакомилась поближе и даже была приглашена ею в гости в старенький деревянный домик на улице Ульянова. Она провела меня по небольшим комнатам, обставленным старой мебелью, в одной из которых жил ее отец, священник, отец Павел, как называли его прихожане.
- Отец был очень добрый, - рассказывала хозяйка. - С утра у его комнаты собирались все дети нашей семьи, каждому он уделял внимание, для всех находил добрые слова. Нас и воспитывал он, потому что мама очень болела.
Слушая Тамару Павловну, я уже знала, что в юности она была комсомолкой, и удивилась, что ее, дочь священника, приняли в ряды ВЛКСМ.
- Такое было время, - ответила она. - Меня ни о чем и спросить не успели. Принимали в комсомол прямо на улице, у стен военкомата в сорок втором году. А получилось так. С ноября сорок первого года по март сорок второго мы, студенты первого курса Казанского пединститута, рыли окопы за городом. Работали по десять часов. Даже заболев, простуженная, с радикулитом, я ходила за пять километров на окопы. Иначе было нельзя. Спасибо, подруги под руки водили. А в апреле мы всем курсом явились в военкомат за повестками на фронт. Подругу мою взяли, а меня нет: "Ты не комсомолка, не положено!" Я к военкому, а он отговаривать не стал: хочешь - иди! Я и комиссию не проходила, с котомкой за плечами на сбор пришла. Там меня и приняли в комсомол. Мама, конечно, плакала, что я добровольцем пошла.
А мы с девчатами попали на Центральный фронт в войска противовоздушной обороны - в особую Московскую армию ПВО, в 1-й корпус. В то время массированные налеты врага на Москву были каждую ночь. В небе стоял сплошной гул. Наша часть стояла в Загорске, и мы должны были сообщать в Москву о приближении противника, были глазами и ушами нашей армии. И по шуму моторов, профилю крыла, фюзеляжу, хвосту могли различать "юнкерсы", "хейнкели", "мессершмитты". На вооружении у нас были бинокль, винтовка, позже автомат. Очень уставали, недосыпали. Только пойдем отдыхать, как объявляют тревогу, и снова бежим на свои посты.
Однажды выдалась передышка. Командир роты узнал, что я умею печь пироги, выдал мне муку и яйца, полученные в подарок от населения, и заказал угощение человек на сто. Опыт стряпухи у меня был на пять человек, а тут - сто! Да еще и в духовке, а не в русской печи, как привыкла. Пошла по домам - печь нашла. Хозяйка старенькая обрадовалась, что печь затопим - согреется. А мне выделили металлический бак и трех наших девочек в помощь. Старшина выдал муку, масло, яйца, молоко, дрожжи. Но на мой размах не рассчитал: за ночь я у него весь месячный запас муки перетаскала - слишком много опары развела. Все боялась, что на сто человек не хватит. Ругался старшина, но не матом. При нас никогда не матерились.
Пироги удались. Запах по всему Загорску. Командир на радостях мне стакан водки налил:
- Пей!
А я, кроме полрюмки кагора, никогда дома ничего не пила. Водку как воду из стакана залпом выпила - и отключилась. Девчонки думали, что я, как обычно, буду стихи читать, но я о них и вспомнить не успела.
На другой день командир роты приказывает:
- Товарищ сержант, будете поваром.
Я в рев. У нас бабушка сама щи, борщ варила. Думаю, осрамлюсь, да и не нравится мне эта работа. Но приказ командира не обсуждается.
Потом перевели меня из Загорска в Клин комсоргом роты. По постам много ходила. Однажды майора из дивизии провожала на дальний пост. Он еле за мной поспевал, да еще холодно, поземка метет. Потом по телефону лошадь запросил в нашем штабе:
- А то ваш комсорг меня совсем загнал. Как танк идет!
Три года я воевала, пять пар сапог сносила, орден Великой Отечественной войны заслужила. Война войной, а бойцы на нас, молодых девушек, заглядывались. Ухаживали, цветы дарили. В Клину и свадьбу нашу с Сергеем Смирновым, командиром взвода, отпраздновали. Он потом долго еще на военной службе оставался. Потом в Казань приехали, и в 1957 году я закончила пединститут.
Семья, работа в педучилище, школах, художественная самодеятельность... Тамара Павловна с подросшими двумя дочерьми и сыном играла в спектаклях народного театра при Доме учителя. Всегда была активным, бодрым человеком, оптимисткой.
В 1974 году умер отец Тамары Павловны, ее главная опора в жизни. Отпевали его в Никольском соборе. Всю ночь церковный хор пел. В день похорон на Арском кладбище было много народа.
Потом и муж умер, Сергей Николаевич. Следом в одночасье, неожиданно для всех, скончался любимый сын, умница, талантливый ученый Саша. В последнее время он много работал, писал книгу. Оставил двух сыновей, интереснейшее исследование по французской литературе и трогательные письма к матери из заграничной командировки.
После целого ряда тяжелых потерь у Тамары Павловны обострились болезни, началась бессонница. Мать одного из учеников посоветовала:
- Надо закаляться: обливаться холодной водой, ходить босиком по снегу.
Послушалась Тамара Павловна. И холодная вода в доме, и садик, где можно гулять по снегу, есть. После такого лечения улучшилось у нее зрение, прошел шейный остеохондроз и все гриппы мимо проходят.
Жизнь продолжается. Семь внуков и три правнука - с ними можно и дома посидеть да вспоминать молодость. Но Тамара Павловна, кроме хлопот по хозяйству, занимается и общественн