- Наш 136-й гвардейский Будапештский артиллерийский полк в начале мая 1945 года располагался вблизи небольшого австрийского городка Глогниц. Этот уютный городок с аккуратными кирпичными одноэтажными домиками находился где-то в 60 километрах от столицы Вены. Уже несколько дней не было слышно ни одного выстрела. И вдруг в теплое солнечное утро 9 мая началась стрельба из винтовок и автоматов. Как потом стало известно, это был самопроизвольный салют в честь капитуляции Германии. Так большинство из нас узнали об окончании войны.
В первую послевоенную неделю армейская жизнь текла своим чередом, но через некоторое время солдат небольшими группами начали отпускать в увольнительные. Очередь дошла и до меня. Мы, молодые задорные ребята 20 - 25 лет, с автоматами в руках пошли осматривать местные достопримечательности. Смотрим - впереди несколько местных мужчин старательно метут главную улицу города, куда-то в мешках уносят мусор, а за ними совсем юные австрийки швабрами и руками моют асфальт стиральным порошком. Работали они так по собственной инициативе. Любовь жителей к своему родному городу нас тогда по-настоящему удивила.
Через несколько дней меня ждал еще один сюрприз. Одна состоятельная австрийская семья пригласила нескольких солдат, в том числе и меня, на ужин. Конечно, послевоенный ужин был достаточно скромным, но то, что совсем рядом с роскошной кухней, где мы сидели, у них располагалась туалетная комната, нас всех очень поразило. Правда, хозяев нам тоже удалось несказанно удивить... моей национальностью. Оказалось, что в ту пору татары, по представлениям европейцев, - это кривоногие плосколицые азиаты с саблей на боку. И долго хозяева дома не могли поверить, что перед ними сидит настоящий татарин.
Вскоре с теплой Австрией пришлось попрощаться, нас погрузили в эшелоны и отправили на Родину. Сначала в Куйбышев (ныне Самара), совсем не задетый войной город. А потом отпустили по домам, предупредив, что участники войны могут обосноваться там, где захотят, где душа пожелает. Но душа каждого солдата стремилась домой, к родным, близким. Я тоже поехал к себе на Родину, к жене.
И вот добрался, подошел к знакомой двери. Слегка почистив рукавами ордена и медали, поправив гимнастерку, с трепетом открыл ее. Передо мной стоит жена, но при виде меня она как-то странно с испуганными глазами пятится назад. Я стою - ничего не могу понять. Уже потом до меня постепенно дошло, что она не узнала родного человека. Видимо, четыре года войны, три ранения и тяжелая контузия сделали свое дело и изменили мою внешность до неузнаваемости. Жена подумала, что пришел какой-то солдат с фронта с недоброй вестью, о которой она все годы войны боялась думать. А о дальнейших эмоциях говорить, наверное, нет смысла...
