«А что, она же ждет именно этого! - думал он. - Ну вот пусть смотрит и радуется. Накормила голодного бомжа. Вот какая молодец!» Хотя где-то за этими злыми мыслями были и другие: «Ну ведь и правда молодец. И правда же есть хотелось, а брюхо урчало так, что за километр слышно было. Да и тетка на вид неплохая. Ну а то, что вопросы всякие задает, так что, трудно ответить?»
А тетка смотрела не умиленно, не жалостливо, а так, будто ей больно. Смотрела, как давится кусками «Биг Мака» тощий грязный голодный 12-летний Вовка.
- Поешь, куда потом?
- Туда, - Вовка неопределенно махнул рукой в сторону окна. Эх... Даже смотреть не хочется на эту серую унылость, на дождь холодный, не то что опять туда идти...
- Хочешь со мной?
Куда?
«Дурацкий вопрос, Владимир!» - Вовка уже даже и не замечал, когда говорил сам с собой про себя. Как Робинзон на необитаемом острове. А что, чем его жизнь не остров? Один ведь, никому не нужен, никто его не видит, не замечает. Если только милиция иногда.
«Может, пойти? Ну что, она в милицию меня сдаст, что ли? Хотела бы, так сдала бы уже. Так и сдаст, не страшно. Не впервой сбегать».
- Ага, - после непродолжительного молчания ответил Вовка.
Он даже не заметил, как смотрит на него эта незнакомая тетка. Словно видит все, о чем он только что думал. Словно знает, что он ответит. И ничему не удивляется.
Они пришли к большому двухэтажному дому.
- Олигархи, что ли? - хмыкнув, спросил Вовка. «Ну-ну, - тут же по привычке подумал он про себя, - а до дома на автобусе ехали».
Тетка ничего не ответила, просто пожала плечами и открыла дверь. Пока Вовка, разинув рот, осматривал огромный холл, тетка куда-то подевалась, а с лестницы почти кубарем скатился взъерошенный мальчуган лет семи. Увидел Вовку, подошел:
- Ты у нас будешь жить, да? - взял его за руку и потянул к лестнице. - Миха, смотри кто пришел! - заорал он куда-то наверх. - Ну все, девчонки, берегитесь, теперь нас больше!
Вовка, слегка ошалевший от всего происходящего, даже не сопротивлялся. Так и пошел за мальчуганом. А потом остался в этом доме. На целых пять лет.
Состояние «ошаления» не проходило еще долго. Вовка все никак не мог поверить, что такое случается на этом белом свете. Что можно жить и не хотеть убегать, да и убегать-то не надо - двери открыты: хочешь - уходи. Что можно взять и собрать все бумаги и получить официальное разрешение на Вовкино проживание здесь, с этими людьми. Что можно, уже имея своих детей, взять из детского дома совершенно чужих и любить их.
Только потом Вовка узнал, что у каждого здесь своя история. Что Маринка не разговаривала целых полгода, пряталась и вздрагивала, когда к ней обращались, - так повлиял на нее детский дом, где она, малютка, и прожила-то совсем недолго, пару месяцев, и куда ее, вечно битую и голодную, забрали от родителей-алкоголиков.
Что Миха и Антошка ничего не помнят о своей прошлой жизни, мама взяла их совсем малышами, а потом оказалось, что у этих как две капли воды похожих друг на друга малышей проблемы с интеллектом. Зато теперь они учились в первом классе специальной школы на одни пятерки.
Что когда мама забирала Анечку, оказалось, что у нее есть братик в другом детдоме. Мама забрала и его. Так и получилась эта коммуна, которая официально называлась семейный детский дом, а в действительности была просто большой семьей.
Вовка так никогда и не узнал, почему тетя Люба так поступила, как решилась на такое. Сначала неинтересно было. А потом не успел...
Жизнь с тетей Любой, дядей Пашей и кучей их детей разных возрастов и характеров была странной. Не сказать, что сразу привык, что было легко найти со всеми общий язык, зато было уютно без детдомовской дедовщины, холода надоевших улиц и грязи детприемников. Ни тетя Люба, ни дядя Паша особенно не приставали с расспросами, дали привыкнуть к новой жизни, терпеливо дожидались, когда у Вовки появится желание самому что-то делать по дому, помогать, заботиться о других. И Вовка привык - и помогал, и заботился. И полюбил их всех как родных. Только вот мамой и папой язык так и не повернулся называть. Ну что ж, не малыш ведь. И маму родную помнит. Ну да за это на него никто не обижался.
Вовке нравились общие семейные дела. Покупать с мамой в магазине хлеб на пару дней сразу по десять буханок и смотреть на удивленные лица продавцов. Чистить впятером ведро картошки на обед. Весной копаться в огороде с саженцами и рассадой. Смотреть, как бегают по двору малыши с огромной овчаркой Джульбарс. Вечерами в гостиной у телевизора всем вместе громко обсуждать, возмущаться и переживать за героев.
А еще, какое же это было счастье - с кем-то разговаривать. Вслух, а не про себя. С дядей Пашей про машины. С тетей Любой про дневные дела. С девчонками про всякие глупости. С Михой и Антошкой про самолеты и танки. С Серегой про уроки и девчонок.
А потом семьи не стало. Вовка так до конца не понял, что такого сделали тетя Люба и дядя Паша, чтобы им запретили дальше воспитывать детей. Что вообще такого можно было сделать, чтобы дети из любящей их семьи снова попали в детский дом. Да еще и не в один. Всех раскидали по разным.
Через год Вовка пришел навестить Маринку и Анечку, которые по счастливой случайности оказались вместе. Девчонки осунулись, совсем перестали улыбаться, все время держались особняком. Они так ни с кем и не подружились за целый год сиротской детдомовской жизни. Посидели немного, повздыхали, повспоминали прошлую жизнь. Недолго. Не смог Вовка больше глядеть в их грустные больные глаза, не хотел услышать горькое: «По маме скучаем...»
Вовка тоже скучал. А чем черт не шутит, может, ждут его еще в большом двухэтажном доме? И Вовка поехал. В доме ждали. Только не его, а совершенно других детей. Совершенно незнакомые, чужие люди...
Не знал Вовка, что тетя Люба и дядя Паша со своими родными детьми уехали жить в пригород Казани. Что тетя Люба ни разу не плакала после того, как забрали детей. Только до сих пор иногда встанет посреди дела, задумается и смотрит в никуда так, словно ей больно...
Миха и Антошка так и не прижились в детдоме. Не смогли после вольной домашней жизни. Сбежали. Говорят, недавно их видели в «Макдоналдсе», подбиравших остатки еды после насытившихся посетителей...