Вообще-то Бабаем его прозвали скорее из-за уважения, ведь по годам он был еще совсем не стар, едва за сорок перевалило. Голубые глаза задорно смотрели на мир, опрятный вельветовый пиджак обтягивал статную фигуру бывшего солдата гренадерского полка Его Величества, отпущенного домой в 1916 году после ранения. Шел Бабай по улице и улыбался. Все в его жизни было хорошо: вон женушка Миннуафа ждет его на лавочке, из-под белого платка выбиваются черные кудри. Уж она их, бедняжка, и маслом смазывает, и приглаживает, а они все своевольничают. Возле Миннуафы пристроились его цветочки-кызымки. Родитель с гордостью начал загибать пальцы: Салима, Амина, Назира и крошка Эльсияр. Кызымки - это яхши, но подрастут - живо их женихи расхватают, размышлял отец. Ему так хотелось сына, продолжателя славного рода Бикмухаметовых. - Мифтах, иди сюда, дело есть, - прервал его грезы доктор Костецкий, сосед. Только он звал его по имени и вообще имел магическую власть над Бабаем, поскольку лечил все его многочисленное семейство. Кстати, довольно успешно. - Ай, молодец, детский дохтур! - искренне хвалил Бабай соседа. - Ты что, Мифтах, остановиться не можешь? Ведь Миннуафа опять в положении, - отчитывал его Костецкий. - Ай, дохтур, - заискивающе протянул Бабай, - мальчик нужен, улым! - Ладно, - неожиданно подобрел врач. - Наверное, трудно такую ораву прокормить, а моей жене помощница нужна. Воды принести, на базар сбегать, ну, кое-что еще по мелочи. Присылай старшеньких, подработают, не обижу. - Салима, Амина... - привычно стал загибать пальцы отец семейства. - Нет, только не Салиму, - испуганно сдвинул брови сосед.- Зачим так? - встревожился родитель, даже говорить стал с заметным акцентом. - Салимка - сорванец и озорница, мальчишки за ней табуном носятся. Вот и мой Славик... - ученый муж запнулся и позвал сына, игравшего в глубине двора.Худосочное чадо медленно двинулось к обвинителю. - Смотри, Мифтах, у него все ладони в кровавых мозолях, а ведь он будущий пианист, ему руки беречь надо. Твоя Салимка позвала его клад искать в склепе купца Дербенева. Ну, мой дурень взял лопату и пошел. - Нашли чего-нибудь? - поинтересовался хозяйственный Бабай, у которого всякий гнутый гвоздь шел в дело. - Только старинную пуговицу, - нехотя буркнул Славик. Утром средняя Назира уже хозяйничала в доме Костецкого. Долгожданный улым родился зимой в субботний день. Назвали его Закария, а русские соседи скоро стали звать Захаром. В воскресенье все мужское население окрестных улиц приложилось к рюмочке. «Имеем право! - резонно отвечали мужики на упреки жен. - У Бабая сын родился!» Надо сказать, мальчик получился отменный: черноглазый, с обаятельной родинкой на щечке. «Счастливчик!» - ворковали соседки и несли роженице незатейливые подарки: пеленки, распашонки. А рыжий слесаренок Ваняшка приволок детскую коляску собственной конструкции. - Рахмат, конечно, Ваняшка, - сказал Бабай, с опаской взирая на хлипкую колымагу. - Но лучше я сыночка на руках носить буду, - мысленно продолжил он.Каждый вечер счастливый отец на коленях тетешкал сына, напевая старую солдатскую песню: «Сухари насушил и пошел воевать...» Разве он ведал, что через полгода воевать и сушить сухари будет вся страна, а детство Захара придется на самые тяжелые годы войны. Но все проходит, пришел конец и этой великой беде. Слава Аллаху, девчонок после войны расхватали бравые лейтенанты. А последыш не особенно радовал, рос уж очень тихим, смирным. Мальчишке побойчее надо быть.- Эх, не Салимка! - вспоминал старик свою любимицу. - Та порох, огонь, а этот квашня.- Зато послушный, спокойный, уважительный, - защищала мать сыночка. А тут еще новая напасть - пристрастился Захарка бегать в театр (благо недалеко находился) слушать какую-то оперетту. - Ай, улым, - сокрушался бабай. - И чего хорошего? Говорят, там голые бабы по сцене скачут. - Это в балете, - снисходительно разъяснял сынок. - И вовсе они не голые, а в трико. Я же песни слушаю. И неожиданно запел ломким юношеским голосом: «Мой милый мальчик, брось слезы лить, ведь баядерок нельзя любить...» - Тьфу! - сплюнул старик. - Все равно бесстыдство!Вечерами он сладко мечтал о будущем Захара. Вот вырастет сынок и станет завскладом - это был предел желаний отца. Мальчик между тем учился отлично и без проблем поступил в речной техникум. Когда паренек в форме шел по родной улице, все девушки оборачивались ему вслед. Миннуафа уже строила матримониальные планы, а Захар взял да и уехал после техникума в Сибирь, покорять бурный Енисей. - Наш крепкий корень! - гордился родитель, забывая о недавних нравоучениях. Старики жили только письмами ненаглядного улыма. - Ну, что пишет Захарушка? - интересовались несостоявшиеся тещи, подзывая Миннуафу. - Не женился еще? Ох, привезет тебе сибирскую килен - невестку...- Ай, - отмахивалась та. - Пусть привозит, лишь бы человеком была хорошим. И действительно, приехал Захар зимой в родительский дом с молодой женой. Встречали всем двором. Худенькая, нескладная девчушка испуганно выглядывала из-за спины мужа, прижимая к себе гитару с голубым бантом. Женщины недоуменно молчали. - Н-да, выбрал, - подвел черту рыжий Ваняшка. Впрочем, был это уже целый Иван Иванович, инженер оборонного завода.Дружно, в любви и согласии зажили молодые. В положенный срок Роза подарила мужу дочку, расцвела зрелой женской красотой. А Миннуафа нахвалиться не могла своей невестушкой: и беляши она печет вкусные, и чистюля, в общем, хозяюшка на все руки. 9 Мая, всенародный праздник, как положено, встречали всем двором. Столы накрыли в саду, выпили за Великую Победу. Захар достал гитару, подмигнул Розе: «А ну, давай нашу любимую!»И зазвенел в прозрачном весеннем воздухе чудный женский голос: «Раскинулось море широко, и волны бушуют вдали...» Все замерли. А когда песня закончилась, стали бурно аплодировать, отбивая ладони. - Н-да, выбрал! - с восторгом прошептал Иван Иванович.
Захаркино счастье
Ах, как цвели в Казани сады той далекой весной! Деревянные особнячки в районе улиц Достоевского и Шмидта буквально утопали в белых кружевах яблонь и вишен. Бабай шел по улице и довольно улыбался: еще бы, именно он в 30-е годы заложил здесь первый сад, тоскуя по родной покинутой деревеньке.
