История Татарстана в вещах. Выпуск №22

Уважаемые читатели!

Накануне большого юбилея - 100-летия Татарской АССР, который будем отмечать в 2020 году, редакция «Казанских ведомостей» совместно с Национальным музеем Республики Татарстан при поддержке Ассоциации музеев РТ дала старт новому проекту «ИСТОРИЯ ТАТАРСТАНА В ВЕЩАХ».
Предлагаем вам рассказать о вещах, в которых отразилось наше время, время ваших родителей, дедушек и бабушек. Это должны быть рассказы об обычных и необычных предметах, которые служили людям. Объясните своим современникам, какое значение имели эти вещи в те годы и для чего они были нужны. Это могут быть предметы как из новейшей истории республики, так и прошлых веков.
Если вещь сохранилась в вашей семье, можете проиллюстрировать свои воспоминания. Присылайте нам фотографии этих предметов по обычной почте (420066, Казань, а/я 231) и электронной (redkv@kazved.ru) или приносите эти вещи в редакцию по адресу: ул. Чистопольская, 5. Мы их сфотографируем и вернем сразу же вам.
Просим принять активное участие в акции «История Татарстана в вещах» сотрудников музеев.
Не забудьте написать, о каком периоде времени вы рассказываете (желательно указать год): это существенно повысит ценность ваших воспоминаний. Обязательно укажите свои координаты для обратной связи: ФИО, домашний адрес или телефон, а также род занятий, возраст (кроме имени, эти сведения публиковаться не будут).
Итак, давайте сообща расскажем историю Татарстана в вещах! Они, самые беспристрастные свидетели времени, хранят энергетику и память о нашем прошлом.

Ведущая рубрики главный редактор газеты «Казанские ведомости» Венера ЯКУПОВА

Родной язык

ХХ век оказался тяжелым испытанием для графики татарского языка. В течение веков татары в письменной и книжной культуре использовали арабицу - арабский алфавит. На арабице публиковали книги, журналы, газеты, заполняли документы, писали письма. Исследователи определяют уровень грамотности татар на родном языке на рубеже ХIХ - ХХ вв. в 80%. Однако с внедрением в 1927 году латиницы (латинского шрифта), а в 1939-м кириллицы миллионы татар, особенно проживающие в селах

Поволжья, Приуралья, Сибири, оказались неграмотными. И хотя страна взяла курс на преодоление неграмотности, были организованы курсы по ликвидации безграмотности (ликбезы), многие старики так и остались на годы грамотными только по старинке.

В нашей семье хранятся документы и письма - свидетели сложного пути развития графики татарского языка. Один из этих документов - свидетельство об окончании школы-семилетки в деревне Сатыш Сабинского района, выданное в 1937 году моей маме Галимзяновой Камарии Галимзяновне (1921 г. р.). В ее деревне Юлбат была тогда лишь начальная школа, и школьники с пятого класса ходили в соседнюю деревню. Переход на кириллицу еще не был завершен, учащиеся обучались по учебникам на латинице, поэтому и свидетельство было выдано в двух вариантах: одно на русском языке на кириллице, другое на татарском с использованием латиницы. И свидетельство, и tanьqlьq - на официальном бланке, заверены школьной печатью и подписями директора школы и учителей. Отец же Мусин Нурий Гильмутдинович (1916 г. р.) был старше мамы и во время обучения в школе в своей деревне Ново-Арыш Рыбно-Слободского района осваивал школьную премудрость сначала по учебникам на арабице, а позже на латинице.

Шли годы. Мои родители получили дальнейшее образование на русском и татарском языках, уже используя кириллицу. Сохранилось письмо, которое мой папа написал маме (тогда еще невесте) в 1944 году с фронта. Примечательно, что оно написано по-татарски латиницей. Родители, расставшись в начале войны, смогли встретиться лишь после ее окончания. Все военные годы они служили на разных фронтах. Отец - в отдельном 399-м гвардейском минометном дивизионе сначала 3-го Украинского, затем 2-го и 3-го Белорусского фронтов, мама - старшей медсестрой в военном госпитале №3996 1-го Белорусского фронта. В семейном архиве сохранились и письма, написанные отцом после их женитьбы в Белоруссии в 1946 году, адресованные маминым родителям в деревню. Эти письма написаны арабицей. Бабай владел кириллицей, читал газеты и журналы, издаваемые в более поздние годы. Эби же так и не освоила новую графику. Она читала только книги, изданные ранее на основе арабской графики. Я помню, как читала мне в детстве сказки, перелистывая страницы, плотно усыпанные непонятными для меня знаками.

В постсоветский период и латиница, и арабица вновь напомнили о себе. В 1990-е годы в республике была предпринята попытка возвращения к латинице. А с возвращением в жизнь татар их традиционной религии ислама востребованной оказалась и арабская графика. Сегодня многие в нашей республике и других регионах проживания татар посещают курсы основ ислама и арабского языка.

Вот так история нашей семьи переплелась с историей народа и всей страны...

Розалинда Нуриевна Мусина, Казань
 

Сундук

Сундуку было не меньше 100 лет. Раз в год его открывали, что-то убирая туда или проверяя, не съела ли что моль. В детстве я с удовольствием примеряла доставаемую из него взрослую одежду - то мамину шляпку, то горжетку, то туфли на высоких каблуках...

Сундук никогда не пустовал. То, что выходило из моды или покупалось про запас, складывалось туда. Он пережил многочисленные переезды своих хозяев с одной квартиры на другую, пока не обрел постоянного места в темнушке нашей хрущевки. Время от времени я грозилась его выкинуть, когда доставала теснота в квартире. Но мама всегда говорила: «Пока я жива, все будет на своем месте». К сожалению, мамы не вечны. Настало мое время вершить судьбу каждой вещи в доме.

Только тогда я поняла маму. Трудно расстаться с тем, с чем вырос, с чем связаны воспоминания. Разбор старых вещей начался у меня с сундука. Вот купленное во времена дефицита мамой «приданое» для внука - простыни и пододеяльники, они никогда не лишние. А вот военная форма брата образца 1972 года - китель с погонами СА и фуражка. Правда, брат забрал форму к себе, пообещав, что оденет ее на внука. Трехлетний внук весь вечер ходил в его военном пиджаке и фуражке. Как знать, может, одним уклонистом будет меньше? Под формой нахожу обязательные когда-то для каждой кровати подзоры. Эти кружевные узоры плели и прикрепляли по низу металлических кроватей. Один такой подзор я приспособила на кухню как занавеску. Второй оставлю на смену. Вот и дошла до дна сундука. В самом низу бабушкино свадебное платье - пожелтевшие от времени шелк и кружева совсем не впечатляли. Но вот что это рядом? А, догадалась... это венчальные свечи! Они были в руках моих дедушки и бабушки в церкви, когда над ними держали свадебные венцы. Их я тоже не выкину, переложу в комод. Туда же положу малюсенькие рукавички и сандалии - это мама сохранила наши первые вещи. Да, надо хранить, ведь у них нет срока давности. Я тоже сохранила чепчик своего сына и его бирочку из роддома.

А это что за письма? Мама говорила, что хранит письма своих одноклассников с фронта. Кажется, один из них был в нее влюблен... Вот они, письма из 1941 года. Корявые буквы, написанные карандашом, складываются в слова: «До свиданья, а возможно, прощай навсегда...» Влюбленный двадцатилетний друг пропал без вести, а его мысли и чувства хранят эти пожелтевшие треугольники. Другой одноклассник прошел всю войну и дошел до Берлина. Письма обоих я прочитала за одну ночь как увлекательнейшую хронику событий военных лет от непосредственных участников. Пожалуй, эти письма - самое ценное, что хранил наш сундук.

Наконец он сам увидел свет, вынесенный из темнушки и оказавшийся вне своего привычного места - посреди комнаты. Высокий, из тонких хорошо высушенных дощечек, к покатой крышке прижимают грязно-серый дерматин дугообразные деревянные рейки, по бокам сундук окован темным от времени металлом, ярко блестят защелки замков.

Мы сфотографировали сундук на память. Обмерили. Нет, на нашем балконе он не поместится! Как жаль... «Да выкинь его!» - советовала одна из подруг. «Оставь!» - говорила другая. Я же «сосватала» сундук соседке на дачу - в него можно убирать посуду на зиму или хранить продукты. Вот так наш сундук сменил место жительства. А соседи отреставрировали его, и сундук преобразился до неузнаваемости! Как будто на невзрачного старика надели новый костюм с орденскими планками. Увидев его, я ахнула: «Как же, старичок, я тебя не разглядела?» Мне стало стыдно и неловко, будто близкого родственника сдала в дом старости...

Софья Хамидуллина, Казань