- Тогда я не плакала, а сейчас, когда вспоминаю детство в голодном Ленинграде, удержать слезы трудно, - говорит она.Маленькая Эльвира до войны жила по тем временам роскошно - с мамой и бабушкой в трехкомнатной профессорской квартире. Когда начались бомбежки, их потеснили. На жилплощадь в 70 кв. метров подселили 15 человек, все комнаты поделили фанерными перегородками. Было тесно, но жили дружно. Каждый старался подставить плечо соседу, поддержать.- Как-то случилось, что бабушку ранило на улице, а мама задержалась на работе на несколько дней, и я осталась в своей клетушке одна, - рассказывает Эльвира Владимировна. - Соседка через сутки заглянула ко мне спросить, не скучно ли. Я ей отвечаю: «Нет, ко мне мышки ночью приходили, я с ними разговаривала». Услышав это, соседка вскрикнула и, схватив меня в охапку, утащила к себе. Ребенку было не понять, что это были крысы и приходили они не сказки мои слушать, а меня скушать (Грустно улыбается неожиданной рифме.) Соседа моего, сверстника с верхнего этажа, эти твари заживо загрызли, когда он совсем обессилил. Отец его тоже сутками пропадал на заводе.Блокадный Ленинград - это жуткая тишина. Не было слышно ни птиц, ни собак, ни кошек. Люди ходили как зомби. - Родители запрещали детям бегать, прыгать, громко говорить, смеяться - все, что могло бы отнять силы, - говорит Эльвира Владимировна. - Мы ходили и говорили тихо, совсем без эмоций - ни дать ни взять зомби. Нам рано пришлось повзрослеть. Я в пять лет уже знала, что такое трупы, как стоять в длинной очереди за пайком, как беречь его за пазухой, чтобы никто на улице не отнял. А еще я знала, что такое голод, и научилась спокойно смотреть на смерть.Смерть была тогда в Ленинграде повсюду и встречалась малышке Эльвире чуть ли не на каждом шагу.- Я видела из окна, как подростки - мальчишки и девчонки - грузили на подводу трупы с нашего двора, - вспоминает Эльвира Владимировна. - Видела множество мертвых каждый день, когда мы с бабушкой шли за водой на Серебрянку (озеро Серебряное). Однажды я ей говорю: мол, давай эту женщину уберем с дороги. А она отвечает: «Или она или я. Мне ее не сдвинуть, тогда мы вместе здесь будем лежать». Помню, когда стояла за пайком, мужчина рванулся без очереди. Впереди стоявшие, несмотря на то, что были обессиленные, так оттолкнули его, что он, крепко ударившись об угол дома, упал и умер. В очереди не раздалось ни одного вздоха, вскрика. Люди молчали и даже не пошевельнулись, не посмотрели в его сторону. Все знали: прорвись он к окошку, кому-то не досталась бы пайка. Хлеба всегда не хватало. Еще одно воспоминание, навсегда врезавшееся в память блокадницы:- Одна из соседок долго не решалась обменять обручальное золотое кольцо на мясо, все ходила и у всех спрашивала совета, не будет ли ее ругать за это муж, который был тогда на фронте. Наконец она совершила обмен и опять прошлась по всем соседям, приглашая отведать мясной бульон, когда она его приготовит. Но через несколько минут из кухни мы услышали буквально вой и крик. Когда все забежали туда, увидели, как она бьется в истерике головой об стену и кричит: «Это мне в наказание, мне в наказание!» И показывает на злосчастный кусочек мяса. Когда его развернули, все увидели страшный довесок - человеческий палец. С тех пор я не ем мясо вообще.С пуском ледовой переправы через Ладогу у измученного Ленинграда появилась надежда на жизнь. Стало чуть-чуть сытнее. Детей даже начали приглашать на праздники.- Помню декабрь 1943 года. Нас повезли в Выборгский ДК на елку, - продолжает Эльвира Владимировна. - Был шикарный концерт, перед нами выступал военный оркестр, артисты, а мы, еле-еле поворачивая головы друг к другу (головы мы откинули на спинки кресел, потому что наши шейки не могли так долго их удерживать прямо), спрашивали только об одном: а подарки будут? Когда же после концерта нам дали по пачке печенья и сладкий чай, все как один сунули печенье за пазуху, чтобы дома родных покормить. Девушка-вожатая не смогла нас уговорить съесть хотя бы одно печенье. Мы знали: дома тоже хотят есть. И вот наконец-то раздали подарки. Мы молча вцепились каждый в свой пакетик. И только один из нас открыл заветный мешочек. Мальчик достал мандарин, облизнул его и тихонько положил обратно. Надо было слышать этот вздох облегчения, пролетевший между детьми, - он не съел мандарин, а тоже, как и мы, понесет его домой. Дома я разделила два мандарина на 18 кусочков. Удивительно, но у всех взрослых в нашей коммуналке оказалась аллергия на этот фрукт и они от угощения отказались. И вот наконец-то наступил тот день - 27 января 1944 года. Блокада снята. Семилетняя Эльвира вместе с мамой попала на знаменитый концерт Шостаковича.- Это было что-то невыразимое по мощи, по эмоциям, - улыбается блокадница. - Когда смолк последний аккорд, все зрители стали кричать «Бис», «Браво», топать ногами, аплодировать. Ленинград выдержал, наш город выжил.КстатиЭльвира Владимировна Турентинова часто встречается со школьниками и студентами, рассказывает о блокаде. Вот и наша беседа состоялась перед мероприятием, организованным в конце января литературным клубом «Мирас» при библиотеке-филиале №47 в КЦ «Сайдаш».
Как разделить два мандарина на 18 долек
Эльвира Владимировна Турентинова прожила в Ленинграде все 900 блокадных дней. Когда город попал в осаду, девочке шел пятый год.