Он не любит рассказывать о войне и показывать свои раны - говорит, эти воспоминания до сих пор вызывают боль в сердце. С его слов я записывала их в течение нескольких лет.КурсантыЯ закончил восемь классов в городе Горьком (ныне Нижний Новгород), но началась война, и учебу пришлось прервать. Поступил в ремесленное училище при заводе учеником токаря. Через два месяца нам стали доверять простейшие операции. Затем - обточку болванок к минам и донцев с резьбой к снарядам. Позже мы узнали, это для «катюш». Поскольку завод был военный, нам дали бронь. Несмотря на это, многие ребята горели желанием попасть на фронт. Все было направлено тогда на защиту Родины от иноземных захватчиков. Патриотические чувства охватили многих, в том числе и нас, семнадцатилетних. Молодая кровь кипела, сердце рвалось в справедливый бой... И мы стали обивать пороги военкомата. Летом 1943 года вместе с товарищами я добровольно ушел в армию. Нас направили в Винницкое военно-пехотное училище, эвакуированное в город Суздаль Владимирской области. Молодые курсанты все примерно одного возраста. Все было: и юмор, и шутки, и подколы. Летом всех курсантов вывозили в лесные лагеря. Как-то утром нашу роту выстроили и объявили, что два курсанта дезертировали. Выдали всем по пять боевых патронов, построили в цепь и приказали прочесать лес. Облава оказалась бесполезной. Через два дня дезертиры явились в расположение роты сами, сильно покусанные пчелами - им просто захотелось меда. За вылазку на пасеку парни получили по десять суток гауптвахты. Все говорили, что они еще легко отделались. Окончили училище мы всего через год, в 1944-м. Нам присвоили звание младшего лейтенанта и отправили командирами взвода на фронт. Я попал на 2-й Белорусский. На фронте, в боях, все сразу стали серьезнее. Ведь речь шла о жизни и смерти... Но когда мы стояли в обороне, находилось время и для шуток. Расселили нас в уже вырытых землянках. В соседней жил Герой Советского Союза, очень мужественный человек. Он вернулся с фронта, был несколько раз ранен. Мне запомнилось, как он с утра умывался и отправлялся стрелять в лес. И так ежедневно. Он был здесь на отдыхе. Постоянно находиться в боях нельзя: либо убьют, либо сойдешь с ума. А так герой был очень смел и общителен. Я считал его своим примером.Шок Самая ужасная на войне беда, когда свои убивают своих. На фронте в каждой дивизии и части был так называемый отряд СМЕРШ («Смерть шпионам»). В боях они участия не принимали, лишь шли позади нас и следили, чтобы не было попыток к бегству и дезертирства. Однажды всю нашу дивизию, несколько тысяч человек, выстроили на большой поляне в лесу. Выводят пять солдат: у них сорваны погоны, сняты ремни. Арестованные... Им дают лопаты. Солдаты роют ямы - могилы для себя... По команде встают на край могилы. Выходят люди из отряда СМЕРШ и расстреливают этих безоружных. Те падают. СМЕРШ дает еще один залп по лежащим, чтобы добить раненых. Так нам было продемонстрировано, что бывает с дезертирами... Мы были шокированы случившимся. Пошли разговоры. Выяснилось, что из пяти убитых двое были «самострелами», а трое расстреляны безвинно, ни за что! Они, возможно, позволили себе рассказать политический анекдот. А стукачи донесли на них в СМЕРШ... И свершился расстрел без суда и следствия. Объективно ни за что!Первые боиНе верю тем, кто говорит, что перед атакой не страшно. Каждый испытывает страх, ведь решается вопрос его жизни и смерти. А кому хочется умирать в девятнадцать лет?! Не зря же, перед тем как идти в бой, солдатам выдавали по 100 граммов водки или 50 граммов спирта, чтобы притупить режущее чувство страха. Перед атакой все вели себя по-разному. Кто-то пытался найти поддержку в общении, а кто-то замыкался в себе, в том числе и я. Просто не мог говорить со своими солдатами откровенно. Чувствовалась грань «командир - солдат», ощущался психологический барьер. Ведь я отвечал не только за самого себя, а еще за тридцать человек, а мне лишь девятнадцать. ...Мы стояли на притоке польской реки Нарев. По одну сторону наши окопы, по другую - немецкие. Январь. Вода в реке давно покрылась толстым слоем льда, способным выдержать человека. Мне на всю жизнь запомнился тот момент, когда по всей нашей линии поступил приказ: «В атаку!» Самое трудное - самому подняться и встать под огнем. Перебороть свой страх, а потом ужас еще 30 человек и поднять всех. Но когда я встал, солдаты тоже начали подниматься. Мы форсировали ту реку. Лед выдержал. И погнали немцев из окопов. И гнали их примерно десять километров. «Как убивать людей?»
На этот вопрос однозначного ответа нет. С одной стороны, война есть война и немцы - наши враги. Они пришли захватить нашу страну, и мы должны защищать свою землю. Естественно, приходилось стрелять. Убитые и раненые были с обеих сторон. Но попал ли я в кого-то из немцев, не знаю, не уверен. Убивать людей - сомнительное удовольствие. Отнимать чужую жизнь я не был готов внутренне, что-то в душе сопротивлялось...Однажды в немецких окопах мы увидели возбужденных немцев. Оказалось, это смертники из штрафного батальона, прикованные к пулеметам. Как в них стрелять?.. Пока я размышлял, меня ранило в левую руку, расстояние до сердца - пять сантиметров. Я почувствовал сильнейшую боль и упал то ли от шока, то ли от огромной потери крови. Мой связной, увидев, что я ранен, повел меня в медсанроту. Трое хирургов - двое мужчин и женщина, заявили, что решили ампутировать мою руку: осколок диаметром в полтора сантиметра раздробил кость и остался в руке. Когда хирург удалил его и встал вопрос об ампутации, женщина вдруг решила, что надежда есть. Именно она спасла мне руку! Оказалось, я напомнил ей сына, который ушел на фронт и погиб в первые месяцы войны. Госпиталь После операции из эвакогоспиталя меня перевезли в эвакопоезд. Из Белостока я поехал в Москву, потом в Тамбов и Рассказово. И так тринадцать дней. В поезде меня беспокоила не столько рука, сколько глаз: туда попали мелкие осколки. Их удалил уже в Рассказово с помощью магнитной установки седобородый профессор, эвакуированный из Москвы. Я пролежал в госпитале пять месяцев. Постепенно стал выздоравливать. Но под гипсом все прело, появились вши. Начался страшный зуд - все чесалось так, что не мог спать. Нас кормили как на убой, рассчитывая вновь отправить на фронт. Но осмысливая здесь фронтовую жизнь, я твердо решил, что после Победы не останусь на военной службе. Это не для меня. В армии нужно быть хладнокровным, уметь спокойно видеть смерть и море крови вокруг себя... В госпитале я узнал, что весь наш взвод спустя два дня после моего ранения попал в засаду и был полностью уничтожен артиллерийским огнем в упор. Тогда я еще раз убедился, что судьба меня хранила...Наша палата была офицерская, на десять человек. Мы сдружились: все пережили трудности, войну, ранения. А главное, находясь постоянно вместе, убедились, что среди нас нет стукача. На войне прекрасно выявляются все личные качества человека - и хорошие, и плохие. Недаром же существует выражение: «Я бы с ним пошел в разведку». С кем «с ним»? С человеком честным, порядочным, на которого можешь положиться как на себя. И начались откровенные разговоры... Среди раненых был кавалерист Павел Андрианов. После атаки только они спустились с коней, как опять начался огонь немцев. Павел взялся за ручной пулемет - немецким огнем ему прострочило обе руки. Но повезло - кости не задело. Паша знал наизусть почти всего Есенина. Мог читать его часами, а мы - лежать и слушать... Капитан Костя Пушкарев уже готовился к отправке на фронт, как подружился с медсестрой Машей. Его любимой фразой было: «Маш, Маш, зачем ты мне через край наливаешь? Лучше налей два раза по полной!» Рядом с нами лежал капитан Миша Веденеев, раненный в обе ноги. Такое тяжелое ранение он получил, когда шел в атаку. Повернувшись к своим бойцам боком, он призывал их идти быстрее. Снарядом-болванкой Мише вырвало мягкие ткани, мышцы до костей на задней стороне бедра. Если бы это был взрывной снаряд, Миша взлетел бы на воздух... Он не вставал четыре месяца. А потом постепенно начал ходить на костылях.
Победа!И грянул День Победы! Эта радостная весть дошла до нас в два часа ночи 9 мая. Мы разбудили всю палату. Все закричали: «Ура!» И не заснули потом до утра - не могли поверить... Случилось... Мы победили!
На этот вопрос однозначного ответа нет. С одной стороны, война есть война и немцы - наши враги. Они пришли захватить нашу страну, и мы должны защищать свою землю. Естественно, приходилось стрелять. Убитые и раненые были с обеих сторон. Но попал ли я в кого-то из немцев, не знаю, не уверен. Убивать людей - сомнительное удовольствие. Отнимать чужую жизнь я не был готов внутренне, что-то в душе сопротивлялось...Однажды в немецких окопах мы увидели возбужденных немцев. Оказалось, это смертники из штрафного батальона, прикованные к пулеметам. Как в них стрелять?.. Пока я размышлял, меня ранило в левую руку, расстояние до сердца - пять сантиметров. Я почувствовал сильнейшую боль и упал то ли от шока, то ли от огромной потери крови. Мой связной, увидев, что я ранен, повел меня в медсанроту. Трое хирургов - двое мужчин и женщина, заявили, что решили ампутировать мою руку: осколок диаметром в полтора сантиметра раздробил кость и остался в руке. Когда хирург удалил его и встал вопрос об ампутации, женщина вдруг решила, что надежда есть. Именно она спасла мне руку! Оказалось, я напомнил ей сына, который ушел на фронт и погиб в первые месяцы войны. Госпиталь После операции из эвакогоспиталя меня перевезли в эвакопоезд. Из Белостока я поехал в Москву, потом в Тамбов и Рассказово. И так тринадцать дней. В поезде меня беспокоила не столько рука, сколько глаз: туда попали мелкие осколки. Их удалил уже в Рассказово с помощью магнитной установки седобородый профессор, эвакуированный из Москвы. Я пролежал в госпитале пять месяцев. Постепенно стал выздоравливать. Но под гипсом все прело, появились вши. Начался страшный зуд - все чесалось так, что не мог спать. Нас кормили как на убой, рассчитывая вновь отправить на фронт. Но осмысливая здесь фронтовую жизнь, я твердо решил, что после Победы не останусь на военной службе. Это не для меня. В армии нужно быть хладнокровным, уметь спокойно видеть смерть и море крови вокруг себя... В госпитале я узнал, что весь наш взвод спустя два дня после моего ранения попал в засаду и был полностью уничтожен артиллерийским огнем в упор. Тогда я еще раз убедился, что судьба меня хранила...Наша палата была офицерская, на десять человек. Мы сдружились: все пережили трудности, войну, ранения. А главное, находясь постоянно вместе, убедились, что среди нас нет стукача. На войне прекрасно выявляются все личные качества человека - и хорошие, и плохие. Недаром же существует выражение: «Я бы с ним пошел в разведку». С кем «с ним»? С человеком честным, порядочным, на которого можешь положиться как на себя. И начались откровенные разговоры... Среди раненых был кавалерист Павел Андрианов. После атаки только они спустились с коней, как опять начался огонь немцев. Павел взялся за ручной пулемет - немецким огнем ему прострочило обе руки. Но повезло - кости не задело. Паша знал наизусть почти всего Есенина. Мог читать его часами, а мы - лежать и слушать... Капитан Костя Пушкарев уже готовился к отправке на фронт, как подружился с медсестрой Машей. Его любимой фразой было: «Маш, Маш, зачем ты мне через край наливаешь? Лучше налей два раза по полной!» Рядом с нами лежал капитан Миша Веденеев, раненный в обе ноги. Такое тяжелое ранение он получил, когда шел в атаку. Повернувшись к своим бойцам боком, он призывал их идти быстрее. Снарядом-болванкой Мише вырвало мягкие ткани, мышцы до костей на задней стороне бедра. Если бы это был взрывной снаряд, Миша взлетел бы на воздух... Он не вставал четыре месяца. А потом постепенно начал ходить на костылях. Победа!И грянул День Победы! Эта радостная весть дошла до нас в два часа ночи 9 мая. Мы разбудили всю палату. Все закричали: «Ура!» И не заснули потом до утра - не могли поверить... Случилось... Мы победили!
