Приехала с фронта и через три дня вышла на работу

До войны я жила в деревне Большие Меретяки Тюлячинского района. Папа у нас умер рано. Мы остались с мамой - трое ребятишек: старший брат, я и сестренка. В 1941 году мне исполнилось 18 лет.
Мне пришла повестка, в которой было сказано, что нужно явиться в село Янцевары, оно от нас в 8 километрах. Сначала послали на лесоразработки. Потом вызвали в Тюлячинский военкомат, сказали, что направят на фронт. Провожать меня поехала мама. Из Тюлячей мы приехали на станцию Кукмор, где пять дней сидели на мешках, ждали отправки. 

Поездом прибыли в Серпухов. Образовалось два взвода регулировщиц. Обучали нас в Сокольниках. Поселили в школе, которую оборудовали нарами. Там мы жили, спали и обучались. Дали шинели, обмундирование и по два флажка - красный и желтый. 

Стояли и под дождем, и под бомбежками

Наше дежурство на посту длилось шесть часов. Зимой на нас были теплые полушубки, а вот что было на ногах, сейчас не вспомню. Может, валенки, а может, сапоги. Помню только, что все время зимой приплясывала - ноги мерзли. Шесть часов отстоишь - тебя должны сменить. В любую погоду стояли. И под дождем стояли, и под бомбежками. Стояли на дорогах, на перекрестках, у контрольных пунктов, возле шоссейных мостов через реки. 
Тула, Елец, Карпаты, Ровно, Варшава, Германия - на войне я была два года и семь месяцев.

На контрольно-пропускных пунктах мы должны были проверять документы у шоферов полуторок. Если нет документов на груз или нет командировочного предписания, мы не пропускали. Со мной дежурила одна девушка из Сибири. Как-то она вскочила на подножку, а машину без документов не пропустила. Потом оказалось, что это были дезертиры. За это ей дали сто рублей. Задержанных нами проверял НКВД. (В послужном списке самой Антонины Александровны тоже отмечены случаи задержания ею дезертиров и даже одного шпиона. За это ей была вручена медаль «За боевые заслуги». А еще лейтенант Кондратьев наградил Антонину Львову часами. - С.Х.).

Однажды проезжающие мимо сказали, что ко мне совсем близко подполз немец. Сказали, чтобы я была бдительнее. Наверное, они его пристрелили. Тогда я была на волосок от смерти. 

По законам военного времени

Под Витебском стояли в пяти километрах от фронта. Нас, двенадцать человек, послали восстанавливать землянки. Но, когда мы их увидели, поняли, что восстанавливать нечего. Поехали в Винницу. От города Казатина нас постоянно бомбили. Мы выбегали из вагонов, нервы не выдерживали. 
Приезжаем - станция разбита. Но мы так сильно хотели спать, что уснули прямо на груде кирпичей. Утром за нами пришел солдат, и нас повезли в Шепетовку. Сразу предупредили: вокруг орудуют бандеровцы, восемь девчат пропали. Одна из них - связистка, исчезла, когда устанавливала связь.
Однажды я попросила парня из нашего взвода Колю постоять вместо меня. Через пост мимо Коли пытались проехать на машине, не останавливаясь даже после предупредительного выстрела вверх. Коля поднял тревогу и применил оружие, застрелив человека, который был за рулем. Колю не осудили. После непродолжительной проверки его оправдали, он действовал по законам военного времени.

Было и такое...

Помню двух девушек из Владимира. Они добровольно пошли на войну. Я была с ними в учебной части под Москвой. Мы ходили вместе на занятия, на стрельбища, бегали на лыжах. Кормежка в начале войны была скудная, выдавали по 600 граммов хлеба в день да очень жидкую, прямо скажу, баланду. И эти девушки из Владимира убежали. А командир ведь за них отвечает! Их задержали и судили. Поставили их перед выбором - или семь лет в тюрьме, или передовая. Они выбрали передовую.
Однажды я стояла на посту в селе Становом Орловской области. Мимо меня частенько проезжал один шофер. Каждый раз приветствовал: «Здорово, курносая!» Мы жили в семье стрелочника, у железнодорожного переезда. Его дочь как-то раз позвала меня в кино. Я говорю: «Мне нельзя, в форме меня увидит мое начальство, заберут». Она меня уговорила, дала свое платье.
В сельском клубе меня увидел тот шофер, который кричал «Здорово, курносая!», пошел провожать. Начал приставать, потом руки стал распускать. Пришлось припугнуть, что пожалуюсь на него. Это его отрезвило, отстал. На фронте за такое баловство наказывали. Силой с нами никто ничего непристойного не смог бы сделать. И мы себя берегли.

В Германии

После зеленеющих Карпат с грецкими орехами, которыми была усыпана земля под деревьями, после чехословацкой границы вышли на Варшаву, а потом двинулись к Берлину. Но до него не дошли. Мы остановились в городе Мейсон. Нашей 26-й части был приказ контролировать два моста через Одер. Один шоссейный, другой железнодорожный. 

Через автодорожный мост шли подарки от союзников - форды, студебекеры. По железнодорожному мосту вывозили эшелоны с пленными. НКВД следил, чтобы никто не выпрыгнул из вагона, не убежал.
В Германии нас определили на постой в дом помещика. Помню, поселок назывался Кляйнен. Нас двое. А у этого помещика жили наши - мать с дочерью, угнанные в Германию. Они научились говорить по-немецки. На другой день рассказали нам, что, пока мы спали, приходили немцы, военные, искали русских. Но нас не выдали, и немцы ушли. Такое случилось еще один раз. Нас спасло то, что мы услышали немецкую речь и спрятались. Нам сказали, что разыскивали нас.
Быт в Германии у нас был неплохой. Кормить нас должен был помещик, у которого мы жили на постое. Давал яйца, картошку, хлеб из пекарни. Готовили мы сами. Потом у нас была другая хозяйка, она сама готовила. Добрая была немка. Мы мылись у нее в бане.
Там мы и встретили Победу. Об этом сообщили танкисты, ехавшие по мосту. Один танк был неисправным, и мы обрадовались, что можем пообщаться со своими, пока они его чинили.
В Мейсоне нас стали готовить к отъезду домой. В Дрездене вручили медали «За победу над Германией».

Дома

По тому же мосту, где ехали эшелоны с пленными, поехали на восток и мы. В сентябре 1945 года ехало по 30 эшелонов.
Добрались до своих. Мама жила с женой брата, они проживут вместе 50 лет. А меня через три дня после приезда бригадир вызвал на работу. «Что ж ты отдохнуть ей не даешь? - стала выговаривать ему моя тетка. - Три года ее дома не было, а ты ее сразу на работу!»
Поехала я в Рыбную Слободу, устроилась на почту. Потом заболела мама, я уволилась, стала работать в своей деревне. В деревне после войны к фронтовичкам относились нехорошо, считали гулящими. Я взяла и уехала в Казань. Работала на овощных базах, фасовала бутылки на вокзале. 

Потом устроилась на вертолетный завод токарем-револьверщиком. Тридцать лет проработала за станком. Про меня была статья в газете, называлась «За того парня» - это к тому, что я нормы выработки перевыполняла. Об этом я узнала от брата - они про меня в деревне прочитали. Начальник цеха меня уважал, всегда давал билеты на заводские вечера, в театры. 

Председатель комитета ветеранов войны стала привлекать, просила выступать перед школьниками. Мы вместе с Васяниным, бывшим фронтовиком, ходили в 32-ю школу, ездили в пионерские лагеря, выступали перед детдомовцами. 
После выхода на пенсию я еще семь лет работала в цеху. «Не хочу уходить», - сказала начальнику цеха. А после ухода с завода я пять лет еще была уборщицей в своем доме. Квартиру в 1985 году мне дал завод.
Замуж я вышла за вдовца, у которого были уже взрослые дети. Парни отслужили в армии, женились, невестки называют меня мамой. Приезжают, поздравляют. Помогает племянница Аля, дочка сестренки. 
Из шести девчат, что ушли на фронт со мной, осталась только я одна. Наверное, мама молилась сильно. И я молюсь.