С каждым днем участников Великой Отечественной войны среди нас становится все меньше и меньше. Поэтому, когда встречаешь энергичного, подтянутого и бодрого бойца той страшной схватки XX века, удивительно вдвойне. Эти простые герои, воевавшие за наше общее будущее, живут обычной жизнью, как и мы: читают газеты, переживают из-за плохих новостей по телевизору и искренне радуются успехам своих близких и не очень близких, но таких же, как и они, граждан большой страны. За Родину бились они до конца, сколько хватало сил и жизни.
«Казанские ведомости» продолжают рассказ о наших земляках, казанцах, чьи скромные имена тем не менее вписаны теперь уже навсегда в скрижали Великой Отечественной. Герой сегодняшнего рассказа — пулеметчик, рядовой 151-й отдельной армейской штрафной роты Иван Чирков.
Родился Иван Чирков в деревне Кирельск Камско-Устьинского района ТАССР 12 июня 1925 года в обычной многодетной крестьянской семье. В 1936 году Чирковы переехали в Казань. Свой 16-й год жизни Иван встретил под грохот канонады Великой Отечественной войны, уже грозно катившейся с запада страны. Военное положение сразу изменило весь уклад жизни, подчинявшейся отныне жесткому регламенту во всех ее сферах. Так что Чирков вместе с приписным свидетельством о постановке на учет в Бауманском военкомате Казани в 1941 году получил и повестку-направление на учебу в казанское ремесленное училище № 6 по специальности «слесарь-лекальщик измерительных приборов».
Курсантам училища в те годы выдавали форму под стать военной — с фуражкой, ремнем с фабричной пряжкой. Мечта любого мальчишки тех жестких лет! Но ее еще предстояло заслужить: сдать экзамен, как сейчас бы сказали, на профпригодность. Запомнил все, чему научил тебя мастер? Выточил на станке нужную деталь в точности с лекалом? Молодец, получи форму с бляхой на ремне!
— О, как мы гордились нашей формой, — улыбается, вспоминая те годы, Иван Михайлович. — А по улице идешь, обязан отдавать под козырек военным! Ух, здорово!
Обучение азам профессии продлилось недолго — стране срочно требовались рабочие руки вместо ушедших на войну мужчин первых призывов. Вместе с другими казанцами ушел на фронт и отец Ивана Михаил Чирков. А самого Ваню после года учебы направили работать слесарем по ремонту станков на казанский 230-й завод. В 1944-м, когда Чиркову-младшему исполнилось 18, подошло время и ему отправиться на фронт. Однако в другом качестве: не просто солдатом, а штрафником…
За что попадали в штрафные роты
— Во время работы на заводе у меня случилось несколько опозданий. В то военное время наказание за это следовало строгое: давали сроки — кому год лагерей, кому два. Мне для исправления дали два года. Но не лагерей, а отправили на этот срок на фронт, в штрафную роту, — рассказывает Иван Михайлович. — Привезли нас вначале под Саратов, в Татищенские лагеря. Собрали таких, как я, 750 штрафников, погрузили в состав — 15 вагонов по 50 человек — и повезли на фронт, боевые действия тогда уже шли в самой Германии. Привезли на станцию маленького немецкого городка Лахендорф. И прямо тут же на станции сразу раздали оружие, кому что досталось.
— Иван Михайлович, а штрафникам ведь оружие давали только перед боем?
— Да. Но мы находились уже в прифронтовой полосе, в зоне боевых действий, в непосредственном соприкосновении с немцами. Поэтому все прибывшее пополнение сразу и вооружили, чтобы с ходу можно было вступить в бой.
— Какое оружие выдали вам?
— Первым делом вручили винтовку Мосина, знаменитую нашу, еще дореволюционную трехлинейку, но образца уже 1932 года, модифицированную. Увесистая, почти под четыре килограмма… Хотел было потом поменять на более легкую, да не получилось, вот так и протаскал эту винтовку до конца. Потом командир мне говорит: «Будешь, Чирков, вторым номером у ручного пулемета Дегтярева». Вдвоем, значит, с этим пулеметом управляться. Выдали нам с напарником «дегтяря», два диска к нему (третий на самом пулемете) и три пачки «цинка» с патронами к винтовке, это примерно около 300 патронов. Сказали так: «Ребята, в бой ничего с собой не берите, а берите патронов столько, сколько сможете унести. В бою самое нужное — патроны, пополнить их уже не сможете. Больше патронов — больше шансов выжить».
Вооружили всех нас, 750 прибывших, и отправились мы пешим порядком к Одеру. Прошагали километров 10, пришли к указанным позициям. Нам говорят: «Немец сбежал, делать вам здесь нечего» — и перенаправили в другое место. Прошагали еще 5 километров, прибыли. Заняли первый эшелон, там уже до нас ребят здорово покосило, вот мы на их места и встали. Объявили: в атаку — по сигналу красной ракеты. Вначале мощнейшая артподготовка пошла. Ма-ама дорогая! Такое ощущение, будто наши орудия били по немцам со всех сторон! Лес позади нас, откуда шла стрельба, нагнулся под этим шквалом огня. Сучья, ветки, сколы деревьев — все летит в нас, над головой беспрерывный свист летящих снарядов всех калибров. И вот взвилась наша ракета. В атаку! Все поднялись из траншей, мы с напарником — из своей пулеметной ячейки на двоих. Первым номером был Коля Кузнецов, и только мы поднялись, пошли в бой, его тут же и убило, буквально минут через 20 — 30. Пуля попала ему прямо в висок…
Пришлось брать мне «дегтяря» в руки одному, а весил он почти 13 килограммов, и я с ним до конца боя был. Когда этот первый бой закончился, нас отвели на позиции. От взвода в 50 человек в живых осталось 19. Напарника после боя мне так и не дали, вот и таскал потом в одиночку этот тяжеленный пулемет.
— А в чем было отличие вашей штрафной роты от обычной стрелковой?
— Во-первых, нам каски не дали, не было и саперных лопат, очень нужных именно нам, пехоте. Ведь саперная лопатка — это как твоя жизнь: успеешь ли ты быстро вгрызться в землю с ее помощью и остаться в живых. Заточишь ее как лезвие, и она превращалась в страшное оружие в рукопашной — пробивала даже каску немцу. Обмундирование выдали старенькое, поношенное, видать, с убитых снимали и нам отдавали потом.
— С питанием как дело обстояло?
— Питание обычное, как у всех. Конечно, бывало, и по два дня не ели в горячке боев, ну так это тоже привычная доля простой пехоты, «царицы полей». Потом уже полевая кухня приезжала, кормили, чем привезут.
— Полагающиеся «наркомовские сто грамм» штрафникам давали после боя или перед ним?
— Может, кому-то и давали, но мы их не видели. Так что поневоле вели трезвый образ жизни.
— Действительно, вас впереди обычных войск пускали и в бой вы шли первыми?
— Да, нас всегда ставили в первый эшелон наступления.
— А заградотряды за вами стояли?
— Когда в первый бой пошли, за нами шли моряки с СВТ — десятизарядными винтовками Токарева. Чтобы мы, значит, не струсили и не дрогнули в первый-то раз. Страшно ведь всем под пулями. Не зря говорят: «На войне атеистов нет». О сохранении жизни и солдатской удаче просил Бога каждый.
— Что больше всего запомнилось на войне?
— О, до сих пор не могу спокойно вспоминать об этом! Как начинаешь все припоминать, сразу слезы наворачиваются. Например, когда брали один из немецких городов, а их на пути к Берлину было такое множество — городов больших, маленьких, что и названия-то не запомнились, так там от артподготовки крыши домов поднимало прямо целиком, и они летели на озеро. А у этого озера мы залегли! Думаем, ну все, вот так сейчас и накроет этими огромными тяжеленными крышами, которые летят на нас. Как обидно-то будет так глупо помереть!
Еще я никогда в жизни не думал, что металл может гореть, как картон! В один из боев подъехали нам на подмогу 5 танкеток. Это такие бронированные машины, полуоткрытые по сути. Задняя часть у них открыта, а бронезащита только впереди, где установлены пушка и пулемет. И немец начал стрелять по ним из фаустпатронов. Так эти танкетки вспыхнули одна за другой, как спичечные коробки! Я такого никогда не видел и так удивился! Даже представить не мог, что железо может так гореть! Из экипажей танкеток один-два человека только спаслись, остальные все сгорели…
Потом мы узнали, что немецкие фаустпатроны основаны на принципе кумулятивного заряда, который прожигает любую броню. Страшно убойная и эффективная вещь против нас использовалась.
Еще особенно запомнилась переправа через Одер, когда бои шли уже все ближе и ближе к Берлину. Саперы навели понтонные мосты через реку, но огонь с того берега стоял ураганный — голову невозможно поднять. И вот мы, прижавшись всем телом к понтонам, поползли по-пластунски по этой переправе. А на мосту слоями трупы погибших до нас, и мы ползем через них, ползем…
Переправились. Нас, выживших, скомплектовали заново, приготовились мы к атаке. И тут командование объявляет: немец сбежал, узнав, что штрафники пришли.
— Какую оценку вы дадите немецкому солдату?
— Это ведь шел уже 1945 год, мы наступали по всем фронтам, а противник был сильно измотан. Это были уже не те вышколенные опытные солдаты начала войны, но, даже отступая, огрызались они здорово. Вот входим в казалось бы оставленный противником город. Пустые вымершие улицы, брошенные дома. Но только я было шагнул за угол дома — шварк! Пуля отбила кусок угла дома прямо возле моих ног: снайпер! Бросаюсь на землю и ползком-ползком ухожу от линии обстрела. Кто-то упертый остался воевать до самого конца, в одиночку!
На Берлин! Победа!
Так с ожесточенными боями дошли и мы, штрафники, до столицы Германии Берлина. Город оказался мощным бастионом с сильным гарнизоном, продуманными защитными сооружениями. Например, вокруг города создали эффективные преграды: искусственные каналы метров 50 — 60 шириной и, как говорили солдаты, 5 — 6 метров глубиной. И вот перед форсированием одного из таких каналов меня ранило: осколком вырвало полплеча. Произошло это 25 апреля 1945 года. Война для меня закончилась, и жизнь моя пошла по эвакогоспиталям, лечение и восстановление заняло несколько месяцев.
— Как встретили день победы?
— Лежу в госпитале, начальником там был грузин. И вот в этот день он приходит, идет по коридору и что есть силы радостно кричит всем нам, лежавшим по палатам: «Война кончилась! Война кончилась!»
А рядом с нашим госпиталем стоял артиллерийский дивизион. И как эти пушки начали грохотать! Салют в честь победы! Один! Второй! Третий залп! А у меня такая большая потеря крови была от сильного ранения, что, как громыхнет, давление хлоп — и вниз! Еще залп — опять хлоп! Меня всего кружит и колбасит. Да… Но радость ту от нашей победы описать невозможно! А вот отец мой до победного мая не дожил… Совсем немного! Мы с ним воевали на соседних фронтах, только я в пехоте, а он был связистом, отца призвали еще в начале войны. За организацию бесперебойной связи при форсировании Днепра он получил звание Героя Советского Союза. Как сказано в приказе о награждении: «Телефонист 167-го гвардейского легкого артполка рядовой Чирков Михаил Алексеевич в одном из боев в сентябре 1943 г. под огнем противника проложил кабельную линию через Днепр, обеспечив связь командования с разведгруппами на правом берегу. Помогал корректировать огонь артиллеристов, участвовал в отражении контратак противника». Погиб отец 3 февраля 1945 года, когда до победы было уже рукой подать. Их подразделение находилось в нескольких километрах от передовой, и надо же такому случиться — отца убила шальная залетная пуля. Похоронен он был там же, в Германии, у населенного пункта Тимендорф.
— Какое впечатление произвела на вас поверженная Германия?
— Нам, конечно, было чему поучиться у них. Заходим в населенный пункт — домишки как игрушечные, красивые, в домах все так богато и удобно для человека. И не только для человека! Скотина вся такая ухоженная, само хозяйство крепкое. Удивились, когда увидели, например, такое: подходит корова к поилке, ткнет мордой в пипочку — вода и полилась из кранчика. Поглядишь так и поневоле думаешь: эх, лапотники мы все же, лапотники… Господи, миленькая моя Россия, когда же ты так сможешь жить?
— Смотрите фильмы про войну?
— У меня часто спрашивают: «Сколько правды в фильмах о войне?» Я отвечаю: «Ну, процентов 5 — 7 есть». И все фронтовики так говорили.
Почему Ивану Чиркову посоветовали получить еще одно ранение
После нескольких месяцев лечения по разным госпиталям (рана оказалась тяжелой) Иван Михайлович в октябре 1945 года демобилизовался и вернулся в родную Казань. Устроился вначале на завод слесарем, как прежде, потом перешел на работу в «Татнефтепроводстрой», где и проработал до пенсии ведущим бригадиром плотников. Здесь же, на стройке, познакомился со своей будущей супругой Варварой Романовной — прожили с ней душа в душу всю послевоенную жизнь. К сожалению, жизнерадостная, неизменно оптимистичная, любимая Варенька несколько месяцев назад ушла из жизни… Но все так же улыбается мужу с фотографии на стене любимая женщина фронтовика Ивана.
А вот с советской бюрократией у рядового Чиркова отношения не задались сразу. 8 лет (!) пришлось ему добиваться положенной по закону группы инвалидности и соответствующих этой категории льгот. Солдату с вырванным плечом и огромной затянувшейся раной члены бесконечных медкомиссий, вздыхая и отводя глаза, говорили: «Вот хорошо бы, уважаемый Иван Михайлович, если бы у вас еще одна рана имелась. Тогда бы уж точно дали инвалидность, без вопросов. А так…»
— Только после того как вышло новое постановление о порядке присвоения фронтовикам инвалидности за ранения, на меня в поликлинике завели дело по моему очередному запросу, я снова прошел медкомиссию и наконец-то получил нужную бумажку с присвоением группы инвалидности. Иду по улице, бумажка в кармане, и в детский голос плачу… Так обидно стало, что для этого столько лет пришлось обивать пороги разных кабинетов! — сетует Иван Михайлович и машет рукой: — А, да ладно, зато меня сейчас очень хорошо и дружно поддерживают близкие мне люди: племянники, их дети, теперь уже и их внуки. На день рождения, 9 Мая собирается полная квартира, специально на День Победы обязательно приезжают поздравить даже из неблизкого Ижевска.
— Иван Михайлович, вы и сами, несмотря на свои 94 года, находитесь в прекрасной форме: активный, подтянутый, жизнерадостный. По-прежнему много читаете — и газеты, и книги, живо интересуетесь происходящими событиями. Поделитесь своим секретом с читателями «КВ»: как вам удается, несмотря на тяжелые жизненные испытания, пройденную войну, сохранять в столь преклонные годы отменное здоровье?
— Стараюсь вести здоровый образ жизни. Не курю, не пью. Спиртное не употребляю вообще уже 58 лет, курить бросил 40 с лишним лет назад. Если бы выпивал, меня уже лет 30 назад не было бы. Ручной эспандер — видите, у меня в руках вот этот специальный упругий бублик из резины — сжимаю по 500 раз каждой рукой. Каждый день обязательно гуляю, вот и вы меня как раз встретили-то на прогулке — в газетный киоск за свежими газетами вышел. Летом купаюсь, очень люблю рыбачить. Отец у меня перед войной работал в рыболовной артели, видать, и мне передалась эта любовь к рыбалке, природе. Рыбачить раньше я ездил и на Свиягу, и на Мешу, сейчас уже поближе — в Боровом Матюшино ловлю, где летом живу на даче. Раньше-то, до того как появилось Куйбышевское водохранилище, столько рыбы было на Волге — ого-го! Сейчас, конечно, заметно меньше. Еще за свое здоровье огромное спасибо племянникам.
— Да, мы с Иваном Михайловичем договорились, что будем соблюдать правильный режим питания, — добавляет племянница, сама уже пенсионерка, Галина Короткина. — Утром легкий, но сытный завтрак. Салат из свежих овощей: томаты, огурчики. Обязательно вареное яйцо. На обед также обязательно суп и второе, салат из капусты или других овощей. На перекус в течение дня яблоки, груши, виноград Иван Михайлович очень любит. Стараемся соблюдать взвешенный сбалансированный рацион, без излишеств, но и чтобы полноценный набор необходимых витаминов организм получал.
— Иван Михайлович, что бы вы хотели сказать читателям «Казанских ведомостей» в преддверии Дня защитника Отечества?
— Большое спасибо вам, казанцы, за то, что вы помните о нас, фронтовиках, о том, что мы еще есть и мы живы!
