Украденное детство

Я родился и жил в довоенные годы в Ленинграде. Летом 1941 года мы отдыхали на даче в поселке Вырица. Уже в первые дни войны поняли, как она страшна: во время налета немецкой авиации самолеты пикировали и обстреливали из пулеметов детей, игравших на берегу. Многие погибли.

Все ужасы блокады мы с родителями испытали на себе: и бомбежки, и голод. Обстрелы города начинались неожиданно, без объявления тревоги, поэтому были особенно опасны для тех, кто находился на улице. С приходом холодов начался голод. Резко сократилась норма хлеба - 125 граммов в день на ребенка. Людей померло много. Их заворачивали в простыни и на санках увозили на ближайшее кладбище, где хоронили в братских могилах. А весной, когда жители города, в том числе и мы, дети, занялись очисткой улиц от снега, перед глазами предстала кошмарная картина. Под снегом обнаружилось очень много тел - мужчины, женщины, дети... Рядом с ними лежали саночки и ведра, с которыми они шли к реке.

В августе 1941 года поспела пшеница. А в соседнем колхозе ни работников, ни машин, ни горючего. Председатель за помощью обратился к нам в санаторий. Мы, естественно, с матерями пошли. Навсегда запомнилась картина: на золотистом поле конная жатка, управляемая старым дедом. Женщины шли следом и вязали снопы, а дети их складывали в стожки. Колоски все собирались до единого. Потом их обмолачивали в наволочках скалками, убирали мякину и веяли. Зерно мололи в самодельных ручных мельницах, состоявших из двух чурбаков со вбитыми металлическими пластинами. Позже помогали убирать картошку, морковь, капусту. При этом дети 10 - 12 лет копали картошку лопатой. А тяжелые ведра с корнеплодами поднимали на телегу.

Для того чтобы мы могли управлять двумя запряженными в плуг конями, старик к двум ручкам плуга привязывал доску, на которую сажали нас. Коней расставляли в борозду друг за другом, нам давали вожжи. Лошади научились ходить строго по борозде. На другом конце поля нас встречали женщины и аккуратно поворачивали упряжку в обратную сторону. Случалось, что отощавшие кони не выдерживали нагрузки. Падали и не могли встать. В этом случае кнут не помогал. Беда, потому что коней приходилось поднимать на ноги нам.

Учеба в школе проходила в обычном порядке. Если не считать того, что с пятого класса (1942 год) ввели дисциплину по военной подготовке. Видимо, с целью ее усиления в 1943-м было введено раздельное обучение мальчиков и девочек. Каждый класс считался взводом из трех отделений. Уже в пятом классе мы могли быстро разобрать и собрать мелкокалиберную винтовку и трехлинейку. Нас учили стрелять, штыковому бою, тактике. Каждый год вместе со всеми экзаменами мы сдавали и военное дело.

До войны я училась в школе №1 Кировского района. Там оборудовали госпиталь и всех учеников перевели в так называемую лесную школу, которая размещалась по соседству в деревянном здании. Мы сразу же взяли шефство над ранеными. Помню, как в пятом классе ходили туда по очереди: читали книги, писали письма, устраивали концерты. Потом госпиталь загорелся, и всем миром спасали раненых. Многие из них прыгали со второго этажа. А люди стояли внизу и ловили их в натянутые одеяла. Долго еще это здание называли «горелая школа».

В 1943 году я впервые увидела пленных немцев, которые вырубали лес в том месте, где прокладывали дорогу от Казани до моста через Волгу. Мы бегали смотреть на них. Их было жалко, поэтому специально выпрашивали в столовой кусочки хлеба и кидали им. А конвой отгонял нас.