Сценарий утверждался в кабинете первого секретаря обкома Шаяхметова, и тот поначалу в штыки воспринял идею молодого сценариста-хулигана рассадить гостей не за банкетным столом в ресторане Молодежного центра, а в молодежном диско-баре - за отдельными низенькими столиками. Да еще ему самому отвел роль не свадебного генерала в президиуме, а ведущего, тамады, чуть ли не мальчика на побегушках... К тому же за одним столом с ним должен был сидеть Павел Аксенов!
«Он же бывший политзаключенный! Поймут ли нас наверху? - засомневался первый. - Кроме того, сын у него диссидент, эмигрировал в Америку...»
Впрочем, Шаяхметов не был ретроградом и перестраховщиком, в результате он согласился выступить хозяином стола на дружеском вечере воспоминаний, только велел сесть рядом с ним, чтобы текст подсказывать. Оказаться за одним столом с отцом моего любимого писателя я и не мечтал!
Директор концертного зала МЦ Владимир Лубковский незадолго до этого привез из Москвы первую видеокамеру, тогда они только входили в обиход. Он сам еще толком не умел обращаться, поэтому снимать не доверил никому. Вечер начался; как положено было в те времена, торжественная часть с речами «коротенько так, минут на сорок» прошла в Большом концертном зале МЦ. По окончании всех попросили подняться на сцену - сделать общее фото на память. Пока ветераны поднимались, расставляли друг друга в три яруса и позировали фотографу, Лубковский незаметно снимал их одной бесконечной панорамой. А потом сразу спустился в видеодиско-бар и вставил кассету в видеомагнитофон.
Рассаживаясь за столиками, гости не сразу сообразили, что по телевизорам, развешанным по стенам, показывают не программу «Время», а их самих, родных, каждого крупным планом. После первого шока и минутного замешательства по залу прокатилась волна детского восторга: «Гляди, это ты! А это я».
Мне приходилось быть суфлером первого секретаря, поэтому я не сразу смог обратиться к сидящему рядом Павлу Васильевичу. Он мало ел и пил, я принялся над ним шефствовать, подкладывая на тарелку дефицитных деликатесов. А потом набрался наглости и признался, что являюсь поклонником творчества Василия Аксенова, что у нас в «общаге» Литинститута по рукам тайно ходили его книги и журнальные публикации, запрещенные в СССР и изъятые из всех библиотек. А неизданные «Остров Крым» и «Ожог» давали на ночь по большому блату в слепой самиздатовской машинописи на папиросной бумаге...
Разговор о сыне, как мне показалось, сначала испугал Павла Васильевича. Уж не провокатора ли подсадили к нему «шутники из КГБ»? Бывший зэк хорошо помнил о стукачах. Но все же понемногу оттаял и рассказал, что Вася недавно звонил ему из Америки, что у него там все хорошо, преподает, пишет и верит, что обязательно вернется. Увы, в первые годы перестройки все-таки с трудом верилось, что эту каменную махину режима можно сдвинуть. Лишение советского гражданства тогда казалось чуть ли не пожизненным приговором, даже имя Василия Аксенова запрещено было в печати.
Павел Васильевич вел себя с аристократическим достоинством, которое не может быть поддельным только у столбовых дворян или у бывших политзаключенных.
И снова ветераны комсомола были приятно удивлены, когда на выходе из МЦ им раздали готовые фотографии. По тем временам еще не стояли на каждом углу автоматы «фото за 5 минут» и никто и представить не мог, что Василий Мартинков успеет сбегать через дорогу в издательство и за два часа отпечатать полсотни больших фотокарточек!
Я проводил Павла Васильевича до автобуса и на прощанье пожелал ему скорейшей встречи с сыном. Вряд ли в тот сырой октябрьский вечер Аксенов верил, что совсем скоро сын сможет приехать в СССР и навестить его.
До встречи с сыном он дожил. Но до публикации в журнале «Казань» своей книги воспоминаний «Последняя вера», увы...
