Идея собрать и записать воспоминания тех, кто встал на защиту нашей Родины в самую красивую пору своей жизни, принадлежит Накие Исуповне Курбангалиной, руководителю клуба «Боевые подруги». Она уговорила его участниц рассказать о себе, своих боевых буднях и нечеловеческих испытаниях, выпавших на их долю. Вспоминает Фаузия Шагидулловна Листвина.
На подвиг Отчизна зовет
Мне в 1941 году исполнилось 17 лет. Я окончила 9 классов. И вдруг война! Первая мысль - идти в военкомат. Нам в военкомате сказали: семнадцатилетних не берем, будет восемнадцать - приходите. И я тогда решила поступить в техникум. У нас отец умер, мама осталась с нами, тремя детьми. Жили мы в Казани, на ул. Тукаевской. Чем раньше я встану на ноги, приобрету специальность, тем быстрее смогу помогать маме, рассуждала я.
В сентябре началась учеба, а в конце года наш курс отправили на окопы. В тот год были жестокие морозы. Я обулась в валенки-чесанки и калоши, надела какое-то полупальто на вате. Нас привезли в чистое поле, показали, что нужно делать: ширина противотанковых эскарпов, которые мы называли окопами, должна быть 5 метров, одна стена отвесная, другая под углом и в длину 15 метров, глубину не помню. Дали лопаты. Было очень тяжело долбить мерзлую землю. На ночь разместили в чьей-то избе, на полу. Спали не раздеваясь, быстро завшивели. От непривычной тяжелой работы у меня распухла нога. Одна девушка, Люба, отморозила пальцы рук. Нас обеих отправили в больницу. Люба, как мне показалось, была меньше, чем я, подготовлена к трудностям. Я взялась опекать ее. Сшила из войлока для нее подобие сапог, на руки - большие рукавицы.
Мы прибыли в какой-то городок на Волге, где мне сделали операцию и полечили Любины руки. Прихрамывая, иду, соображаю, как будем добираться до Казани - окопы для нас закончились. Но дорога к дому была очень долгой и трудной, потому и помнится до сих пор. С собой не было денег, чтобы заплатить тому, кто бы довез. Только 6 пачек махорки у Любы. Добрый человек подвез к занесенной снегом дороге. «Держитесь линии электропередачи, вдоль нее идите». Мы идем еле-еле, слышим колокольчик, значит, кто-то едет в Казань. Но никто не останавливается, хотя мы машем. Крикнули последнему проезжавшему: «Махорка есть!» Он остановился. Договорились, что три пачки сейчас, а приедем - дадим еще три и 100 рублей в придачу. Ну, в Казани-то раздобуду деньги, думаю я. На розвальнях (это такие большие сани) на соломе мы лежим полуживые. По дороге в некоторых местах так сильно дорогу замело снегом, что приходилось слезать и идти пешком. 35 километров, которые в то время можно было бы на машине проехать за час-полтора, мы преодолели за полдня.
Наконец Шеланга, еще путь через Волгу по зимнику, и мы дома. Захожу к маме, Любу, как залог, возчик оставил в санях. Мама как раз собиралась ехать разыскивать меня, и 100 рублей у нее были наготове. Я выручаю Любу, мы пьем чай, отогреваемся. Люба спешит дальше к себе домой, и мы не можем ее задерживать. Где она, что с ее руками, я так и не узнала: не догадалась тогда ни фамилию спросить, ни адрес.
Нас готовили к химической атаке
В начале 1942 года я, уже 18-летняя, снова иду в военкомат. Рвусь на фронт, хочу убить Гитлера. Роста невысокого, весу во мне тогда было 50 кг, а щеки румяные, круглые. Меня в составе группы девчат в 100 человек повезли в телячьих вагонах на север, в Мурманск. Привезли в поселок, там был военный городок.
Одели нас в военную форму. Шинель - меня две в нее можно завернуть. Длину подрезала, ремнем подпоясалась - получилась как сноп. Сапоги на ноги - 42-го размера, на голове пилотка.
Наш учебный отряд направили в Белое море, на Соловецкие острова. Мы шли морем. Набили всех в трюм. Начался 6-балльный шторм. Всех стало тошнить, вонь стоит, скользко от этого под ногами. Я выбралась на палубу. Там свежий ветер. К трубе прижалась - тепло. Пока добрались до Соловков, палуба тоже вся была в рвотных массах.
Нас поселили в основной корпус монастыря, в монашеские кельи по четыре человека. В кельях было холодно, железные кровати-нары, я всегда выбирала верхнюю полку. Метровые стены, широченные подоконники, в коридоре печи, в которые загружали метровые поленья.
Нас учат строевой подготовке, стрельбе, рассказывают о видах отравляющих веществ, их признаках, как правильно надевать противогаз и специальный костюм. Мы поняли, что нас готовят к химической защите. Были еще и политзанятия. На стройподготовке, когда отрабатывали парадный шаг, у меня с ноги слетел сапог - он же был сорок последнего размера. Старшина говорит, будешь запевалой: им не надо ногу тянуть. После того как проходили с песней перед командиром, он спрашивал: «Кто это там пищит?» А это я так запевала.
Успевала на строевой подготовке, когда давали команду «Ложись!», набирать полный рот морошки, которой там было полно. Встанешь после команды, а на гимнастерке ягода раздавленная. Вообще на Соловках летом было красиво. Большие деревья, ягоды, величественные стены монастыря, необычные северные закаты и долгий световой день - белые ночи.
Мы пробыли там два месяца, и нас снова направляют в Мурманск, теперь уже к месту дальнейшей службы. Мы прибыли в город Полярное на Кольском полуострове, это севернее Мурманска. Дали морскую форму: тельняшку, форменку с синим воротником, беретку со звездочкой. Служили мы сначала в третьем артиллерийском дивизионе при пушках. В дивизионе все было: и ремонтные мастерские, и пошивочные. Можно было по фигуре подогнать форму, если велика, и сапог под свой размер убавить. И камбуз там был, где мы, когда нас назначали дежурными, чистили картошку.
Потом был 30-й артиллерийский дивизион - береговая охрана. С нами проводили учения по химической защите. Мы должны были дегазировать выпущенный газ иприт хлорной известью. Или выпускали фосген. Облачившись в костюм химзащиты, в противогазе должны были своими грамотными действиями доказать, что нас не зря учили на Соловецких островах, что девушки-краснофлотцы готовы отразить газовую атаку, если ее применит враг. Но слава богу, не применили.
А я однажды по просьбе начальника штаба выполнила одно ответственное задание - перенесла на кальку карту местности, и уже последний год моя служба проходила в штабе.
Гауптвахта за желание быть красивой
Я давала подписку не разглашать военную тайну. Но срок истек, и вам скажу, только немногое - штаб располагался внутри гранитной скалы. Там кругом скалы, а в выемках на скале росла черника. Ее было много. Я даже варенье умудрилась там сварить. Но как смогли в этих скалах вырубить помещения?! Там были все коммуникации для автономной жизнедеятельности. А больше я вам ничего не скажу, не просите.
А вот как на гауптвахту попала, расскажу. К нам на Кольский приезжали англичане, журналы привозили с красивыми девушками на картинках - мы же с ними союзниками были. И я с подругой Валей, тоже из Казани, решили - как только у нас волосы отрастут, больше их не стричь. Ведь уже 45-й год, скоро фрицам конец, не хотелось домой возвращаться стриженными. Однажды Валя навертела букли, завивку, как в журнале, сделала. А начальник, лейтенант, тоже казанец, был такой зануда, как увидел на ней букли - всем постричься приказал. А я отказалась стричься. И меня за это на гауптвахту посадили. Но говорят же: что за моряк, если на гауптвахте не сидел.
Зато после победы у нас был выбор - могли ехать в любой город Советского Союза, нас там должны были обеспечить жильем. Но я выбрала свою Казань. Здесь после возвращения окончила техникум. Дважды выходила замуж, похоронила обоих замечательных мужей. У меня дочки, внуки и четвероногий хаски. Работала на инженерных должностях. На досуге вяжу.
* * *
Фаузия Шагидулловна показала красивые аккуратно связанные сидушки на стулья. За стеклянными дверками шкафа стоит Книга Памяти, выпущенная Казанским комитетом ветеранов войны. «Там и про меня есть, ну сколько же еще можно про меня писать».
Мы перелистываем вместе ее альбом. Первая страница - отец молодой, в косоворотке, рядом мама - тоже молодая и красивая.
- А вот это я, - показывает Фаузия Шагидулловна на девочку в матроске. - Вот это тоже я, в детстве ходила в балетную студию, балериной мечтала стать...